Читаем Вера, Надежда, Любовь полностью

— Благодарю. И вас, товарищи, благодарю тоже. Тут подумать надо, и непременно спокойно надо подумать, без наскоков. Нам говорят: религия нравственна, а мы говорим: безнравственна. Нам говорят: она высока. Мы же говорим: она низменна. А истина в том, что противники наши правы, но только правда их археологическая. А наша правда живая, действительная. Как же произошли эти перевертыши, о которых я говорил? Возьмем, например, вот что: бог человечен, но он не человек. Первоначально тут не было противоречия. Была тут наивная, правда, но гармония. Было тут, пожалуй, естественное отношение образа к прообразу. Я гляжу на портрет моего товарища и говорю: «Это мой товарищ». Но мне и в голову не придет считать своим товарищем портрет. Извините, отец Александр, может, пример не слишком удачен. Но вот тут-то как раз сущность и остается! Когда между богом и человеком встала богословская рассудочность, она, как тупица, все умертвила, как невежда, все перепутала. И образ бога стал богом. А творец его — человек — стал божьим творением. Вот в чем ложь религии, в чем ее глубокая безнравственность. Именно в этом и ни в чем другом состоит идейная причина всех ужасов в истории христианства. В этом же источник фанатизма и всяческих других уродств, которые мы видим и сейчас.

Дядя Афоня из автобазы, неожиданно оказавшийся активней всех, сказал:

— Я, конечно, извиняюсь. Выходит дело, бог-то сам по себе не плохой, просто богословы его переиначили на свой аршин. Я думаю, может, вернуть первого-то бога, раз такое дело? Если хороший был?

Все засмеялись. У дяди Афони уж планида такая была: что ни скажи — смех. Священник внезапно и живо обернулся — глянуть на дядю Афоню, на своего союзника. И тогда не дяде Афоне из автобазы, а ему, священнику, Карякин загородил еще один путь:

— Нет, отец Александр! Никак не получается, чтобы вернуться. Ну никак! Протопопы Аввакумы были смешны еще при жизни. А Реформация в шестнадцатом веке не церковь реформировала. Жизнь она пыталась реформировать — вы это знаете. А сейчас, отец Александр, с амвона влиять на жизнь нельзя — вы это тоже знаете. Такая логика века, отец Александр, такая его правда.

Зал опять подняло.

4

Вдруг, не дожидаясь тишины, священник поднялся с такой решительностью, что Карякин невольно сделал шаг назад.

— Нельзя отметать все! Вот так все до основания отвергать, и в пыль, и в дым, и развевать по ветру, как прах! Вы зовете это «воинственность». Но это нетерпимость!

— Тише! Тише! — прошло по залу.

— И если правда, что истина ваш бог, то ждите кары. За неверность! Мы можем как угодно критиковать религию, но мы одного только не можем: критиковать истину. Религия живет более тысячи лет уже после того, когда, по всем расчетам, ей бы покоиться в гробу. Отчего же такое? Не оттого ли, что доброе начало в религии не только было, но и осталось? Это любовь и вера, две сущности, которые можно толковать вкривь и вкось, но которые едины и вечны. Это также надежда наша на всяческое добро. Как угодно ее толкуйте, только она живет. Путеводный огонек… Горит и не гаснет.

Карякин слегка подпрыгнул и сел на барьер оркестровой ямы. Ему хотелось бы в этот момент прыгнуть повыше куда-нибудь, а то и похлестче штуку отмочить. Фигу бы ему поднести под нос, жаль, что нельзя. «Любовь и вера… Последний его оплот, — подумал Карякин. — Ну ладно, отец Александр!»

— Ну ладно, — сказал он. — Это какая же любовь-то? «Любите врагов ваших» — эта, что ли? Всеобщая любовь не христианское изобретение. Еще Аристотель допускал дружбу между рабом и господином. Этому же учили и его последователи. Филон восхвалял любовь. Гуманизм античной культуры весь на этом стоит. Сенека взывает о милосердии к рабам… Вообще стоики учили, что человек рожден не для себя, а для других, — благородная идея! Куда более глубокая, чем истерическое «любите врагов ваших».

— Это не тот разговор! — решительно встал священник. — Вы не свет бросаете на предмет, а тень. Разве так предмет увидишь? Неважно, кто первый сказал «любовь» — Сенека или Христос. Важна сама любовь…

Да, ему нужно было отстоять свой последний оплот — Карякин понимал это.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Я хочу быть тобой
Я хочу быть тобой

— Зайка! — я бросаюсь к ней, — что случилось? Племяшка рыдает во весь голос, отворачивается от меня, но я ловлю ее за плечи. Смотрю в зареванные несчастные глаза. — Что случилась, милая? Поговори со мной, пожалуйста. Она всхлипывает и, захлебываясь слезами, стонет: — Я потеряла ребенка. У меня шок. — Как…когда… Я не знала, что ты беременна. — Уже нет, — воет она, впиваясь пальцами в свой плоский живот, — уже нет. Бедная. — Что говорит отец ребенка? Кто он вообще? — Он… — Зайка качает головой и, закусив трясущиеся губы, смотрит мне за спину. Я оборачиваюсь и сердце спотыкается, дает сбой. На пороге стоит мой муж. И у него такое выражение лица, что сомнений нет. Виновен.   История Милы из книги «Я хочу твоего мужа».

Маргарита Дюжева

Современные любовные романы / Проза / Самиздат, сетевая литература / Современная проза / Романы