Вера, Надежда, Любовь… Женские портреты

В Италии Волконская продолжила свою деятельность по культурному сближению России и Европы. В парке своей виллы она устроила своеобразную галерею, увековечившую имена Пушкина, Карамзина, Веневитинова, Рожалина и других деятелей российской культуры; кстати, именно в Риме у Волконской был установлен первый в мире памятник Пушкину. Не забыла княгиня и своего царственного друга: на вилле возвышался белый бюст Александра I на четырехугольном постаменте того самого красного гранита, из которого сделана знаменитая Александрийская колонна в Санкт-Петербурге, увенчанная ангелом с вечно юным ликом почившего императора.

Роковая болезнь

В апреле 1832 года Зинаида Волконская покидает Рим с намерением ехать в Россию, ей хотелось встретиться снова с московскими друзьями и «возглавить первые шаги» сына, как она выразилась, «на поприще России». Но судьба распорядилась иначе. В тирольском городке Ботцене (ныне Больцано) ее неожиданно подкосил недуг. Болезнь развивалась стремительно, и княгиня думала, что умрет. Когда опасность миновала, находившийся при ней Степан Шевырев писал Мицкевичу:

«Господь сохранил нам нашу дорогую княгиню, порадуйтесь этому и, если сможете, приезжайте сюда порадоваться вблизи нее... Наш ангел был готов улететь на небо, но друзья удержали его за крылья, и Бог оставил его нам, так как здесь внизу тоже нужны хорошие люди».

Так что же произошло? 6 мая 1832 года Николай Рожалин пишет из Ботцена своему приятелю Соболевскому в Венецию: «Какое несчастье, милый Соболевский, что ты не поехал с нами! Мы привезли сюда Княгиню в самом расстроенном положении, и в нервическом припадке она откусила себе часть языка... мы все почти совсем растерялись. Княгиня не говорит ни слова, ничего не хочет знать...»

Через пять дней Рожалин сообщает тому же Соболевскому: «...Княгине, по-видимому, становилось лучше, но вдруг, в наших глазах, начались те же конвульсии, без всякой, кажется, причины, кроме перемены погоды. И именно это вечное повторение одних и тех же припадков составляет, по словам доктора, главную опасность и может кончиться апоплексией».

Да, положение было серьезным, и это понимала сама княгиня Волконская, о чем свидетельствует следующее письмо:

«Мой дорогой Мицкевич!

Я получила ваше письмо и от всего сердца за него вам благодарна; если я пользуюсь рукою Секретаря, то оттого, что уже три недели в постели, сраженная необычно тяжелой нервной болезнью; мои невероятные страдания миновали, что же до будущего – оно в руках Господа; доктора, которые меня лечат, очень хорошие. Все в доме напоминает о вас. Уверьтесь, дорогой Мицкевич, в моей дружбе и моих молитвах за вас. Мой сын писал за меня. – Я прибавлю эти слова. Я умираю, я не говорю им об этом ничего. Молитесь за меня: если бы вы меня видели, я привела бы вас в ужас. – Приветствую вашу жизнь. – Вечность скоро откроется вашему другу. Зенеида».

Через месяц после приступа болезни, 6 июня, Шевырев сообщает Соболевскому: «Физическое состояние княгини поправляется, но нравственное все-таки сокрушает нас. У ней из головы не выходит мысль о смерти. Нервы все раздражены и слабы...»