Вера, Надежда, Виктория

На Вичку смотрели заинтересованными взглядами как минимум двое мужчин: Игорь и Борис. Причем Игорь внешне выигрывал по всем статьям: тоньше, красивее, интеллигентнее. Об него даже молодая уборщица, протиравшая мокрой шваброй пол, и то глазами зацепилась.

Бориска был проще: рыже-белобрысый, неуклюжий и по определению не гламурный. Ефим сразу почувствовал к нему симпатию и пожелал удачи в битве за девушку. Наверное, потому что сам не имел бы никаких шансов в гламурной тусовке – так сказать, классовая солидарность.

На Надежду также смотрели двое: Ванечка – откровенно влюбленными глазами; профессор – искоса, с чувством, до обидного похожим на ревность. И одновременно – с опасением, что Наталья (а женщинам присуща дьявольская проницательность в подобных вопросах) перехватит эти его быстрые взгляды и расшифрует их бессовестную сущность.

Наконец, Наталья, когда не любовалась заоконными видами, смотрела только на Ефима. По большому счету, она очень по нему соскучилась, хотя тот – географически – и раньше был рядом. И вот теперь она сидела на переднем сиденье, стараясь то рукой до него дотронуться, то конфетку, освобожденную от фантика, дать или воды из бутылки глоток.

Ефиму тоже было приятно присутствие рядом своей женщины. Ну а фривольные мысли про Надежду он себе легко прощал, справедливо считая, что старого кобеля не отмоешь добела.

Кстати, Вичка – вполне оформившаяся девушка – хоть визуально очень нравилась профессору, однако ему даже в голову не приходило представить себя с ней в одной постели. Никаких тебе эротических фантазий.

Когда Береславский осознал этот факт, он сначала расстроился – вошел в возраст, в котором связь с двадцатилетней девицей самому себе кажется педофилией. Но потом снова выписал индульгенцию – это у него от взросления собственной дочки, а потому девушки ее возраста все равно по инерции кажутся детьми.

Тем временем подоспела заказанная еда – работали в «Столовой № 1» умело и быстро. Путешественники без промедления уничтожили принесенное. И без остатка.

А в автобусе неожиданно – после такого-то замечательного перекуса – повелись на политику.

Начал Ванечка, профессионально заявивший, что Кавказ практически оккупировал столичный общепит.

– Он не только общепит оккупировал! – засмеялся Игумнов.

Ефим тоже высказался, как выяснилось – неосмотрительно: про тех, кто ходит в чужой монастырь со своим уставом. Его слова показались Вичке недемократичными и даже националистическими.

– Не ожидала от вас, – сказала она, сделав сердитые глаза. – Никак не ожидала.

Бывшая американка Надежда молчаливо была на стороне Вички, а Ванечка – столь же молчаливо – на стороне Береславского.

Профессор здорово разозлился.

– Это я-то националист? – вскричал он, на мгновение даже бросив руль. Но тут же пришел в себя, обретя утраченную было академичность. – Ладно. Беру свои слова обратно, – наконец сказал он. – И сейчас верну их в более отточенной форме. В виде примера. Возьмем, скажем, пять групп людей, которые – в среднем! – максимально отличаются от меня. При условии, что остальная популяция данного населенного пункта отличается от меня непринципиально. Давайте, предлагайте.

Предложения пассажиров оказались довольно стандартными: гастарбайтеры-азиаты, громкоголосые и задиристые кавказцы, истовые мусульмане без географических привязок, гомосексуалисты.

Вичка, желая уязвить профессора, добавила также пятую категорию – приверженцы пищевых диет. Однако народ почему-то возразил, и в итоге пятым пунктом заклеймили велосипедистов – Ефим никогда бы не оседлал транспортное средство, имевшее менее четырех колес.

– О,кей, – подытожил профессор. – Итого, у нас есть пять групп явных чужаков – если за точку отсчета принять такого, как я. Теперь оценим по балльной шкале степень моего «национализма». Азиаты – ноль.

– Разве они вас не раздражают? – не могла остыть Вичка.

– А чем они могут меня раздражать? – удивился Ефим. – Тем, что разрез глаз другой? Вообще не волнует. Зато – чистые тротуары. Проблемы обязательно будут, но через поколение. Когда их натурализованные дети захотят жить с тем же уровнем комфорта и уважения, что и аборигены, – вот о чем надо думать уже сегодня. Однако это не имеет отношения к национализму.

– Хорошо. Что скажете о кавказцах? – не сдавалась девушка.

– Тот же ноль. Мою маму два года назад успешно прооперировал дагестанец, мусульманин, врач московской больницы. Что я должен к нему испытывать, кроме благодарности?

– А кто у вашего друга борсетку спер, вы сами вчера рассказывали?

– Кавказцы, – подтвердил профессор. – Но вопрос больше к милиции, которая допускает существование этнических банд. Или даже крышует их.