Вера Петровна. Петербургский роман (Роман дочери Пушкина, написанный ею самой)

- Добро пожаловать, Борис Иванович, - обратилась к Борису госпожа Громова. - Я сожалею, что мы заставили вас ждать. Надеюсь, Любочка свой долг исполнила, и вы хорошо провели время.

- А где вы были вчера вечером? - спросила Ольга, не давая ему ответить. - Вас нам очень не хватало.

- К моему большому сожалению, вчера я не смог прийти, в последний момент отец дал мне поручение, которое я должен был тотчас исполнить. Чтобы извиниться, я пришел сегодня пораньше, но, к сожалению, не нашел вас, только Любовь Степановну, которая сыграла мне прелестные вещи.

Вскоре подали чай, и Любочка, наконец, оставила фортепьяно, у которого сидела как привязанная, и общество стало выглядеть как обычно.

Непринужденная веселость и любезность Беклешо-ва очень радовали госпожу Громову. Она боялась, что отказ, который она дала ему накануне, подействует на него так угнетающе, что он прервет общение с семьей. Общество засиделось за чаем допоздна.

Глава девятая

В полночь на следующий день закрытая коляска медленно проехала мимо дома Громовых и остановилась неподалеку, у следующего угла улицы. Никто из коляски не вышел и, казалось, ее не ждал.

Улица была пустынна и плохо освещена. В этот час на улице не было никого, кто мог бы увидеть эту одинокую коляску. И сам дежурный полицейский спал в своей теплой будке. Ночь была очень холодной, и сильная метель кружила в воздухе крупные хлопья снега. Кучер и лошади стояли, закутанные плотным снежным одеялом.

Когда пробило четверть первого, окно коляски приоткрылось и два черных колючих глаза вперились в темноту ночи. Через несколько секунд бесполезного ожидания окно снова закрылось, и досадное восклицание сидевшего внутри коляски засвидетельствовало его нетерпение. Наконец, после того как окно еще дважды открывалось, сидевший внутри неожиданно открыл дверь и спрыгнул на землю. Он заметил две темные фигуры, которые осторожно вышли из дома и, пугливо озираясь, оглядывали улицу.

- Сюда, Любочка… Это я, Борис! Уже поздно, я думал, ты уже не придешь, - тихо сказал хозяин коляски.

Два плотно закутанных существа молча вошли в коляску. Разбудили кучера, который из-за метели и холода уснул на козлах, и коляска покатилась.

- Слава Богу, мы в безопасности, - сказала, едва отдышавшись, Любочка, а это была она со своей Ду-няшей, пустившаяся в рискованное предприятие. - Я смертельно боялась и думала, что ни за что не выберусь из дома.

Она дрожала как осиновый лист, пока Борис помог ей и горничной надеть домино и маски.

Дуняшу эта ночная поездка ни в малейшей степени не смутила. Ей было не впервые участвовать в рискованных приключениях. Она спокойно сказала своей госпоже:

- Вам нечего бояться, барышня. В доме все спят. Тихо, как на кладбище. Никто не видел и не слышал, как мы сели в коляску.

Приключение казалось ей делом обычным и совершенно естественным. А Любочка освоилась не так быстро. Ей потребовалось присутствие Бориса и его живое общение, чтобы заглушить угрызения совести.

Петербургские балы в Опере подражали парижским. Северная столица полагала, что во многом она должна следовать примеру города на Сене. Если в Париже внешний глянец и помпезность обеспечивались мощью денег, то императорский театр не испытывал никаких трудностей в этом отношении и даже превосходил тогдашнюю парижскую Оперу по богатству декораций и оформления. Нельзя не заметить, однако, французский esprit*(Шарм (фр.).), живость парижан, падких до развлечений, которые умели предать какую-то особенную пышность этим ночным праздникам. В нем принимали участие с одинаковым удовольствием и настоящим галльским весельем все слои населения, от самых высоких до самых низких. Праздник уравнивал всех. Это была республика свободного духа, в которой царили только юмор и смех.

В Петербурге было намного тише и манернее, и в оперных балах могли принимать участие только высшие слои общества. Однако и здесь не исключалось некоторое присутствие театрального мира и Demie monde*(Полусвет (фр.).), видных представителей которого Париж шлет щедрым жителям Севера. Несмотря на это, в Петербурге сохранялся степенный и приличный тон, и знатные дамы, любившие маскарад ради маленьких интриг, не стеснялись там появляться. Полиция строго следила за порядком и слишком большие вольности пресекала в зародыше.

Сам царь со своими взрослыми сыновьями не пропускал оперных балов, с относительной свободой общался с масками и находил в этом развлечение. В свете поговаривали, что он не такой уж безупречный супруг, каким хочет казаться, и что многие из красивых верноподданных дам не были к нему жестоки. Они находили, что маскарадный бал очень удобен для завязывания новых связей.

Когда Беклешов со своими двумя «домино» вышел из кареты, а кучеру было приказано ждать в определенном месте, к Борису приблизился человек в маске и что-то сказал ему на ухо.

- Дуняша, - обратился Беклешов к горничной, - здесь мой друг, который готов тебе служить. Я советую тебе принять его предложение, ты хорошо проведешь с ним время.