Вера, сомнение, фанатизм. Обязательно ли во что-то верить?

Вы, возможно, наблюдали за маленькими детьми, как они обращаются со своими плюшевыми мишками, или игрушками, с их особенно любимыми игрушками, или их одеялом, или тем, что имеет особое значение для ребенка. Плюшевый мишка… Вы не можете заменить этого плюшевого мишку. Вы можете пообещать, что найдете лучше, но это не имеет значения. Существуют любовные отношения между ребенком и его мишкой. Его плюшевый мишка единственный в своем роде, вы не можете заменить его. Он пачкается, он начинает не слишком хорошо пахнуть, рваться, но ребенок не может расстаться с ним. Вы не можете предложить ему нового, чистенького. И родители должны с этим мириться. И они должны уважать его выбор, потому что иначе ребенок обидится. Если родители собираются в путешествие, они должны терпеть и мишку тоже; они должны относиться к нему почти как к члену их семьи. Они знают, что это глупо, но для ребенка это имеет значение.

Какое значение имеет плюшевый мишка для ребенка? Он, в некотором смысле, существует реально. Он здесь, вне ребенка, он часть реальности. Естественно, он не плод фантазии, он не субъективен; он не сон, он здесь. Но он не полностью здесь; с ним связаны многие воображаемые игры ребенка. Он вещь, он объективен, но с ним связано столько субъективного. Для ребенка он почти живое существо. Ребенок многое проецирует на плюшевого мишку. Он разговаривает со своим плюшевым мишкой, иногда злится на него, швыряет, затем говорит: «Прости меня, пожалуйста», – и снова к себе прижимает. Ребенок наделяет его чертами характера, почти человеческими. Без плюшевого мишки он не может заснуть. Обнимая его, прижимая к себе, он засыпает; он чувствует себя в безопасности. С плюшевым мишкой мир вокруг добрый, все хорошо. Без плюшевого мишки он вдруг становится одиноким.

Поэтому мишка существует в совершенно новом измерении, которое ни субъективно, ни объективно. Винникотт называет его «промежуточным полем»: немного объективного и немного субъективного. Многие дети растут физически, но они никогда не вырастают духовно, и они нуждаются в медвежатах Тедди всю свою жизнь. Ваши изображения Бога в храме – не что иное, как плюшевые мишки. Поэтому, когда индуист входит в индуистский храм, он видит то, что мусульманин не может видеть. Мусульмане видят только каменную статую. Индуист видит то, что никто другой не может увидеть, это его плюшевый мишка. Объективно он здесь, но не полностью объективно. Поклоняющийся проецирует на него много своего субъективного; он работает в качестве экрана.

Вы идете в джайнистский храм. Вы можете быть индуистом, но в храме джайнистов вы не будете чувствовать никакого благоговения, поднимающегося внутри вас. Иногда вы даже можете почувствовать себя немного оскорбленным, потому что Махавира, его статуя, нагой, обнаженный. Вы можете почувствовать себя немного оскорбленным. Возможно, вы захотите выйти оттуда как можно скорее; вы можете не почувствовать никакого уважения. Но потом туда приходит джайнист с бесконечным почтением; это его плюшевый мишка, и он чувствует себя очень защищенным.

Поэтому, когда вы в испуге, вы начинаете вспоминать о Боге. Ваш Бог – это побочный продукт вашего страха. Когда вы чувствуете себя в порядке, вы не боитесь, вы не беспокоитесь. В этом нет необходимости.

Религия второго типа – это религия, ориентированная на страх. Это болезненное состояние, это практически неврастения, потому что зрелость наступает только тогда, когда вы осознаете, что вы одни, и вы должны быть одни, и вам придется лицом к лицу встретиться с реальностью, такой, какова она есть. Эти промежуточные плюшевые медведи – плод вашего воображения; они не помогут. Если что-то должно случиться, оно случится, мишка не сможет вас защитить. Если смерть должна прийти, она придет. Вы продолжаете взывать к Богу, но помощь не может к вам прийти. Вы зовете того, кого нет, вы просто кричите от страха. Может быть, эти громкие крики придают вам немного мужества.

Может быть, моление… молитва дает вам немного мужества, но нет Бога, чтобы откликнуться на нее. Нет никого, кто мог бы откликнуться на вашу молитву. Но если у вас есть предположение, что есть кто-то, кто может откликнуться на вашу молитву, вы можете чувствовать себя немного более спокойным, расслабленным.

Однажды я видел, как Мулла Насреддин очень истово молился. Когда он закончил свой намаз, я спросил его:

– Мулла, должно быть, у тебя есть некоторые проблемы; ты так горячо молился. Пожалуйста, ответь на один мой вопрос: на твою молитву когда-либо отвечали?

Он ответил:

– Да, так или иначе.