Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

позднее, кажется никем не разработанный. Это не Тартюф и не Иудушка, он вполне оригинален. В

Опискине проявилась не совсем редкая в жизни деспотия праведности, быть может, худший вид деспотии.

Фома отчасти выдумал эту праведность и сам находится в подчинении у неё, тиранически угнетая ею и

всех своих ближних. Ситуация, которую создаёт Фома Фомич, порой представляется совершенно

измышленной, но в измышленности этой отразилась глубокая правда, терзающая жизнь едва ли не

повсеместно.

У деспотии праведности обманчивая суть: она предстаёт бескорыстной, она требует подчинения

некоему внеличному принципу истины и справедливости, но она лишь маскирует собственную корысть. В

её основе — корысть любоначалия. Фома Опискин, подчиняя всех истинам, какие он возглашает как бы и

не от себя самого, делает всех под-начальными именно себе, ибо себя представляет носителем этих истин.

"Записки из Мёртвого дома" (1860) начинают в русской литературе тему, которую веком спустя

наименовали лагерною. Ныне к ней уже совершенно привыкла читающая публика, но для своего времени

описание каторги было в новинку. На полноту и художественную мощь отражения этой темы рассчитывать

всегда трудно, а в XIX веке особенно. Необходимо чтобы на каторге оказался великий писатель. И вот

такое соединение совершилось. Впрочем, дело даже не в новизне и полноте описаний, хотя, без сомнения,

часть читателей воспринимала "Записки..." как своеобразный "физиологический очерк" неведомых ей

нравов. Важно, что переживание каторжной неволи дало писателю сделать выводы, имеющие капитальное

значение и для общественной жизни, не только тюремной.

Сам главный принцип своего реализма Достоевский обрёл, кажется, именно в каторжных

наблюдениях: "Я первый готов свидетельствовать, что и в самой необразованной, в самой придавленной

среде между этими страдальцами встречал черты самого утончённого развития душевного. В остроге было

иногда так, что знаешь человека несколько лет и думаешь про него, что это зверь, а не человек, презираешь

его. И вдруг приходит случайная минута, в которую душа его невольным порывом открывается наружу, и

вы видите в ней такое богатство, чувство, сердце, такое яркое пониманье и собственного и чужого

страдания, что у вас как бы глаза открываются, и в первую минуту даже не верится тому, что вы сами

увидели и услышали".

"Меня зовут психологом: неправда, я лишь реалист в высшем смысле, то есть изображаю все

глубины души человеческой".

Сопоставим вновь. Достоевский: "...в иной час благословлял судьбу за то, что она послала мне это

уединение..." Солженицын: "Благословение тебе, тюрьма!"

Несомненно, исток многих глубинных идей в творчестве Достоевского обретается в его тяжелом

каторжном опыте.

Вернувшись после долгого небытия литературной и общественной жизни, Достоевский должен был

почувствовать свою отчуждённость от неё — и это необходимо было превозмочь.

Писатель взялся за задачу вдвойне сложную: не только войти в самую гущу общественно-

психологических проблем, но и осуществить это в новой для себя романной форме. В историю мировой

литературы Достоевский вошёл именно как создатель великих своих романов.

Но первый опыт в этом жанре, "Униженные и оскорблённые" (1861), оказался не вполне удачным

(прежние "романы" Достоевского, хотя и определялись самим автором по жанру именно так, романами по

наполненности своей еще не были). Конечно, Достоевский ощутим и в "Униженных...", но, если сравнивать

с подлинно великими его созданиями, это есть скорее некий экзерсис, проба сил в новой форме, выработка

техники, приёмов, овладение новым принципом осмысления и отображения души человеческой и бытия

общественного — в опоре на прежний опыт и мастерство.

"Человек есть тайна. Её надо разгадать, и ежели будешь разгадывать её всю жизнь, то не говори, что

потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком", — об эту цитату из письма

восемнадцатилетнего будущего писателя брату в августе 1839 года затупили перья все писавшие о

Достоевском. Да и как без неё обойтись... Важно лишь, что если в начале человек представлял для писателя

загадку психологическую, то в пору создания великих романов она обрела для него религиозную глубину.

В таком осмыслении внутреннего человека Достоевскому нет равных.

Поэтому когда мы определяем главный принцип реализма Достоевского как раскрытие человека в

человеке, то это в основе своей означает раскрытие Христа в человеке, то есть образа Божия. Того образа,

который сознаёт в себе человек и в самых страшных своих падениях, в самом страшном позоре.

Для понимания внутренней эволюции творческого осмысления Достоевским места человека в мире

весьма важны путевые воспоминания "Зимние заметки о летних впечатлениях" (1863). Здесь запечатлено

то, что можно назвать концепцией личности в творчестве писателя, концепцией законченно сложившейся и

отображенной впоследствии во всех его великих романах.