Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

Единственное зло и сто добрых дел!" — так, и совершенно точно, формулирует подслушанную идею

Раскольникова Свидригайлов. Признаем, что ничего оригинального в такой идее нет: отцы-иезуиты это

давно вывели.

Разрешение крови по совести — вот где черта переступается. Остальное — следствие.

"А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с

ней в сердце своём" (Мф. 5,28)

В этих словах Спасителя должно видеть указание не просто на конкретный грех, но и на общий

принцип: внутренняя готовность к греху уже есть грех. Внутренняя готовность к преступлению — уже

преступна. Раскольников совершил прежде убийство в сердце своём.

Недаром (вспомним) Святых Отцов интересовала всегда прежде первопричина греха, а не само

осуществление злого деяния. Деяние — лишь следствие, симптом болезни. Лечение же действенно всегда

лишь при воздействии на источник недуга.

Когда же человек ощущает свою отъединённость от Бога, даже чуждость Ему, когда он остаётся

наедине с собою и с миром без опоры на любовь Божию, когда он сам возомневает себя всевластным

господином над своей судьбою — тогда беда, тогда вся дурная бесконечность времени наполнена для него

терзаниями тщеславных вожделений.

"Сатана нас в тщеславие ввергает, чтобы мы своей, а не Божией славы искали", — писал святитель

Тихон Задонский. "Будете как боги" — звучит не умолкая в сознании человека испокон веков, а он ищет и

ищет, на чём утвердить свою самость, возвыситься над прочими в гордынном самоупоении. Эта жажда

неутолима. И оттого мука её не может быть утолена в безбожном пространстве гуманизма.

Гуманизм есть, как мы знаем, осуществление бесовского соблазна. Соблазн действует и в каждом

акте самоутверждения. Нам остаётся присоединиться к выводу Лосского:

"Всю историю преступления Раскольникова Достоевский рассказал так, как изображают зло

христианские подвижники, тонкие наблюдатели душевной жизни, говорящие о "приражении" дьявола,

присоединяющего свою силу ко всякому тёмному пятну в душе человека. Как только у Раскольникова

возникло убеждение, что необыкновенные люди имеют право на преступление, как будто какая-то

невидимая рука стала подсовывать ему даже и внешние впечатления и условия, ведущие к осуществлению

убийства. Когда Раскольников открыл свою тайну Соне, она сказала ему: "От Бога вы отошли, и вас Бог

поразил, дьяволу предал". Раскольников согласился с этим: "я ведь и сам знаю, что меня чёрт тащил".

Такие внешние "случайные" условия и впечатления на пути Раскольникова к убийству слишком

очевидны: подслушанный разговор в трактиришке или столь же "удобные" сведения об отсутствии

Лизаветы в нужное время дома, полученные уже в тот момент, когда он как будто решил убийства не

совершать и возрадовался тому. Раскольников совершил убийство в сердце своём, и это отдаёт его во

власть бесов. Это-то лишает героя романа воли и обрекает на смерть, ту самую, четверодневную.

Раскольников по-своему прав, утверждая: старушонку "чёрт убил", что, впрочем, не снимает с него

вины.

Достоевский не снимает вины с человека, даже сознавая дьявольское развращающее влияние: волю

в этом сам же человек и даёт лукавому. Тем более не оправдывают преступника социальные условия его

существования. Однако в советское время утвердилась гипотеза: преступление Раскольникова вынуждено

его нищетой, дошедшей до крайности.

Герой романа действительно "задавлен бедностью". Но относительно Раскольникова сам автор

отверг "экономическое" толкование (и оправдание) преступления его простым сюжетным ходом: накануне

убийства старухи герой получает письмо от матери, в котором сообщаются обстоятельства, как будто

могущие избавить нищего студента от материальных забот появление богатого жениха у сестры,

возможность помощи, даже делового партнёрства и пр. Но Раскольников не колеблясь отвергает

разгаданную мгновенно им жертву сестры ради счастья обожаемого брата. "Экономическое" объяснение

своих действий герой Достоевского и сам отбрасывает как неистинное: "...если б только я зарезал из того,

что голоден был ...то я бы теперь... счастлив был!"

Совесть, совесть в нём жива — он по совести и позволил себе убийство. "Совесть без Бога есть

ужас, она может заблудиться до самого безнравственного" — этот закон души, выведенный Достоевским,

надо бы повторять и повторять. В совести без Бога и переступил Раскольников ту невидимую черту. За

чертою же бес (черт) взял над ним свою власть.

Раскольников полагал, верно, что ту черту можно переступать по собственному произволению в

любую сторону: возвращаться оттуда, не задерживаясь, не направо-налево топором круша без разбору, а

лишь из расчёта, по совести именно. Но туда перешагнуть смог, а обратно — не под силу. Тут Лужин прав,

сам того не подозревая: "Во всём есть черта, за которую перейти опасно; ибо, раз переступив, воротиться