Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

Представление Свидригайлова есть кощунство, хула на Духа (Мф. 12,31). Непрощаемый грех.

Трудно вообразить нечто более отталкивающее и наводящее ужас. Здесь пустота абсолютная. Адские

Мучения, образ которых живёт в обыденном сознании, всё-таки составляют какое-то содержание, у

Свидригайлова — ничто: беспредельное, внепредельное. В сопоставлении с этим "ничто" вдруг по-новому

раскрывается смысл слов Раскольникова, рассказавшего Соне о собственном озлобленном затворничестве в

тёмной и низкой своей конуре, куда он забился "как паук" и где выдумал себе идею убийства по совести.

Так раскрывается инфернальное родство двух героев романа.

Но если для Раскольникова путь к воскрешению не закрыт, то Свидригайлову он представляется

невозможным или связанным с такими терзаниями, что предпочтительнее самоубийство. Его изначальное

нечувствие к греху не должно никого обманывать: просто ему потребно гораздо большее время, чем

многим прочим, для обретения ведения о неизбежности душевной муки. И он чрезмерно погряз в безверии,

слишком пребывает во власти бесовской, чтобы надеяться на какой-либо иной исход, кроме добровольной

смерти.

Да, возможный для Свидригайлова путь ко спасению был бы несопоставимо мучительнее, чем у

Раскольникова. Но без опоры на веру совершить такое невозможно. А вера-то им была утрачена полностью

— что и подтвердило его самоубийство.

Достоевский ставит проблему конфликта человека (в человеке) со злом, в котором лежит мир. И

исследует все возможные попытки разрешения и преодоления этой коллизии, истинные и ложные.

Истина — в Соне. Раскольников предлагает ей хотя бы чисто умозрительно решить проблему

мирового зла (в частном, разумеется, проявлении) посредством волевого действия:

"Представьте себе, Соня, что вы знали бы все намерения Лужина заранее, знали бы (то есть

наверно), что через них погибла бы совсем Катерина Ивановна, да и дети; вы тоже, в придачу (так как вы

себя ни за что считаете, так в придачу). Полечка также... потому ей та же дорога. Ну-с; так вот: если бы

вдруг всё это теперь на ваше решение отдали: тому или тем жить на свете, то есть Лужину ли жить и делать

мерзости, или умирать Катерине Ивановне? То как бы вы решили: кому из них умереть? Я вас спрашиваю".

Вопрос жестокий, при всей его спекулятивности. Раскольников провоцирует Соню признать хотя

бы отчасти справедливость его убийства несомненно вредной старушонки. И признать справедливость

такого способа борьбы со злом. Он побуждает её к молитве "да будет воля моя". Хотя бы в мечтаниях, но

— моя.

Соня отвечает "с отвращением", и то, что только и может она ответить из чистоты своей веры: "Да

ведь я Божиего Промысла знать не могу... И к чему вы спрашиваете, чего нельзя спрашивать? К чему такие

пустые вопросы? Как может случиться, чтоб это от моего решения зависело? И кто меня тут судьёй

поставил: кому жить, кому не жить?". Соня знает только молитву: "Да будет воля Твоя".

Вопрос о мировом зле не может быть решён в отрыве от признания промыслительного действия в

мире Божией воли. А поскольку Промысл действует всегда только во благо, но не во благо мирское, а во

благо спасения, то и зло должно быть оценено не с позиции житейского благополучия, комфорта, прогресса

и пр., но в пространстве движения человека ко спасению при благодатной помощи Промысла. Зло есть то,

что отвращает от спасения. Добро — что содействует спасению. Промысл Божий — абсолютное добро.

Бесовские деяния — абсолютное зло. Но Промысл может осуществляться через скорби и лишения. Бес

может соблазнить сокровищами. Человек же, мирским своим разумением, может воспринимать бесовское

благополучие как добро. Скорби и страдания — как зло. То есть всё вывернуть наизнанку. И бороться с

добром, в котором увидит зло для себя. И потворствовать злу, воспринимаемому как благо.

Раскольников и руководствуется этой изнаночной логикой. Соня в смирении своём (она себя "ни за

что считает") полагается только на Промысл, ибо бессознательно чувствует: человек слишком готов

ошибиться в своём восприятии доброго и злого.

Для гордого рассудка невместимо, что в подобном смирении, в немощи такой человеку требуется

несопоставимо более силы внутренней, чем в активном проявлении своевольной гордыни его.

Проблема зла решается, по сути, очень просто: признанием, что зла как такового и нет вовсе. И

сами бесовские соблазны действуют промыслительным попущением Господнем также во благо нашего

спасения. Зло есть то в человеке, что препятствует пониманию этого. Бороться со злом необходимо в себе

самом. Возносящий славу Господу за скорби свои — побеждает зло. ...Но это лишь сказать легко.

"И чтоб я не превозносился чрезвычайностью откровений, дано мне жало в плоть, ангел сатаны,

удручать меня, чтоб я не превозносился. Трижды молил я Господа о том, чтобы удалил его от меня, Но

Господь сказал мне: "довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи". И потому