Читаем Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература полностью

сострадательного исследования. Она сумела приобщить читателя к таким внутренним

переживаниям, таким терзаниям совести, погрузить его в такие бездны души, о каких имела

весьма малое представление литература европейская.

Все проблемы русской литературы многократно усугублены и тем, что гармония обладания

небесными дарами искусству секулярному вообще неподвластна. Или, сделаем уступку

самолюбию художников, почти неподвластна. Искусство чувствует себя свободным и всесильным

лишь в стихии противоречий и конфликтов. Мы должны ясно сознавать, что сфера

художественного творчества ограничена областью души в системе христианской трихотомии:

тело, душа, дух. Это вовсе не оскорбляет и не принижает искусство, но лишь точно определяет

границы его возможностей. Однако пространство душевное столь обширно и необозримо, что

искусство и в строго ограниченных пределах вряд ли сможет когда-либо исчерпать

предназначенное ему. Точно так, как и корабль, который может плавать лишь внутри

пространства, очерченного береговой линией. Вопрос лишь — куда и зачем плыть, ведь океан-то

слишком необозрим.

Искусство, и литература в частности, может в необозримом пространстве души замкнуться

в тех областях, где душа соприкасается с телесным естеством, но может возвыситься и до сфер,

пограничных с пребыванием духа. Такова в высших своих достижениях русская литература.

Но знать Истину и следовать Истине не одно и то же. Какая пропасть порою лежит между

двумя этими состояниями! И какая мука человеку от ощущения той бездны в самой душе его. Об

этом говорил святой праведный Иоанн Кронштадтский: "Быть духом, иметь духовные

потребности и стремления и не находить им удовлетворения — какое мучение для души!"

Эти мучения стали предметом эстетического осмысления и отображения в русской

литературе. Но не поводом для отстранённого созерцания и холодного рассудочного анализа, а

предметом и собственного душевного терзания художника. Главной причиной таких терзаний

стало именно то счастливое (по высшей мерке) обстоятельство, что как ни сильно было западное

влияние, как ни победно проникал в российскую жизнь земной соблазн, однако Православие все

же оставалось неискоренённым, со всей полнотой заключённой в нем Истины, — и никуда не

могло исчезнуть. Души были повреждены — да! — но как бы ни блуждала в темных лабиринтах

соблазнов общественная и личная жизнь россиян, все равно стрелка духовного компаса упрямо

указывала прежнее направление, хотя бы большинство и двигалось в прямо противоположном.

Западному человеку, скажем ещё раз, было проще: для него неповреждённых ориентиров не

существовало, так что и сбившись с пути, он порою о том мог и не подозревать вовсе.

Внутренним терзаниям русского человека со стороны дивились, над ними недоумевали и

даже насмехались, но они давали прочную закалку, крепили душевные силы, распространяли

очищающее влияние на окружающий мир. Это прежде всего запечатлела в себе литература наша.

Мы обязаны трезво осмыслять все отступления от Истины в творчестве и жизни любого

писателя (как и любого человека): не для осуждения его, ибо нам заповедано не осуждать (Мф.

7,1). Мы должны осознать: в личности и творчестве великого художника обострённо и ярко могут

быть выявлены те дурные свойства натуры человека, которые в прикровенном виде существуют и

в нас же. Человек чаще узнаёт грех в другом человеке, если имеет такой грех в себе самом. Я могу,

в силу собственной слабости или боязни, не догадываться о своей порабощённости этому греху,

но как только я узнал его в другом — я познал его и в себе. Однако не все о том догадываются.

Когда мы трезво распознаём грех в творчестве и в жизни великого художника не для

осуждения его, но для осуждения себя, — тогда мы получаем несомненную духовную пользу от

общения с литературой. Она помогает распознать то, о чём мы порою даже не подозревали. А это

всегда мучительно. Оттого-то многие и не хотят читать про "тёмные" стороны бытия: в себя

заглянуть страшно.

Наша литература запечатлела в слове и образе религиозный опыт русского человека — и

светлый, и тёмный, и спасительный, и опасный для души. Опыт веры и опыт безверия.

Предлагаемое исследование посвящено литературе нового времени, того периода, когда

она становится расцерковлённою. Древняя литература Руси проявляет себя на качественно ином

уровне, как и вся культура вообще: она не сосредоточивает внимания своего на проблемах

секулярного общества (какового не существовало), у неё свой особый круг интересов,

собственные цели и задачи, пусть и не отграниченные от более поздних неодолимой стеною.

Поэтому и разговор о ней должен быть особый, отдельный от избранной темы.

Глава I

ЛИТЕРАТУРА XVII СТОЛЕТИЯ

Хотя настоящее исследование посвящено в основе своей XIX и XX векам, но не избежать нам,

Перейти на страницу:

Похожие книги

Крестный путь
Крестный путь

Владимир Личутин впервые в современной прозе обращается к теме русского религиозного раскола - этой национальной драме, что постигла Русь в XVII веке и сопровождает русский народ и поныне.Роман этот необычайно актуален: из далекого прошлого наши предки предупреждают нас, взывая к добру, ограждают от возможных бедствий, напоминают о славных страницах истории российской, когда «... в какой-нибудь десяток лет Русь неслыханно обросла землями и вновь стала великою».Роман «Раскол», издаваемый в 3-х книгах: «Венчание на царство», «Крестный путь» и «Вознесение», отличается остросюжетным, напряженным действием, точно передающим дух времени, колорит истории, характеры реальных исторических лиц - протопопа Аввакума, патриарха Никона.Читателя ожидает погружение в живописный мир русского быта и образов XVII века.

Владимир Владимирович Личутин , Дафна дю Морье , Сергей Иванович Кравченко , Хосемария Эскрива

Проза / Историческая проза / Современная русская и зарубежная проза / Религия, религиозная литература / Современная проза