Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

загадочном монахе, не то о вымышленном, не то о настоящем, не то о подлинном, не то о самозванце:

бежавшем от мирских испытаний и скорби и прилепившемся к монашеской жизни. Судьба его замысловата

и сложна, но важнее не извивы её, а итог: приятие мира Божиего и всего, что есть в мире, покорность

Промыслу. В келье Августина остаётся его сочинение "Сыне, отдай Мне сердце", созданное в традиции

псалмотворчества.

Вот средство одолеть любые невзгоды, любое отчаяние: осознавать всеместное и всевременное

действие Промысла. Николаева утверждает: эстетическое прослеживание судьбы Августина есть прямое

поручение Божие, данное через того, кто Ему служит. Читатель же сам приходит к необходимому выводу:

это художественное исследование жизни есть раскрытие истин православной мудрости. Поэтому Бог

поручает его поэту, делая поэта своим пророком.

В поэзии Николаевой каждый найдёт знакомое ему, ибо это мудрость православной святости. В

этом её ценность: она не сочинена поэтом, но воспринята от чистых сердцем.

— Зачем же повторять известное?

— Одним известно, другим нет. Истину же полезно повторять всегда.

— Но повторение не принижает ли поэзию?

— Пророк всегда говорит не своё. Он послушен велению Божию, и ему нет нужды до суетного

стремления утвердить себя собой. Была бы истина. А в первый или в сотый раз она сказана — всё равно.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В падении прародителей дух человека взбунтовался против Бога. Эпоха Возрождения

символизировала "освобождение" души от духа. "Серебряный век" русской культуры сделал шаг к

завершившему век и тысячелетие постмодернизму, который пытается полностью вывести тело из-под

власти высших начал. Конечно, совершающиеся процессы распадения первозданного единства

человеческой природы не сопряжены исключительно с названными эпохами. (Так, предшественниками

постмодернизма можно с полным правом назвать Рабле или новеллистов Возрождения.) Но эпохи эти

нагляднее сосредоточили в себе происходящее на протяжении всей истории после грехопадения. Целью

главного соблазнителя было именно разрушение целостности того, в ком был запечатлен образ и подобие

Божии.

Когда это совершится, останется одно: отдать тело в окончательное рабство бесовским силам.

И тело сбросившее с себя зависимость от души, духа и Бога, с одной стороны, будет неистова

противиться восстановлению истиной христианской иерархии (поскольку слишком зависимым оно в ней

является), а с другой — окажется обречённым на сознавание своей неодолимой зависимости от страданий,

от смерти. Тело вне Бога лишается какой бы то ни было надежды на бессмертие. Вновь давняя проблема.

Очутившись в порочном круге безверия и безнадёжности, тело (и не что иное: ведь и душевные

движения оказываются при том лишь следствием движения телесных составляющих) не может не искать

утоления тоски, тайной и явной, в разного рода отвлекающих началах, от вина и наркотиков до массовой

культуры и спорта. Именно на этом всё более паразитирует ныне и обретает всё большую власть мировое

зло. Зло, персонифицированное дьяволом, и всегда стремилось к господству, теперь обретает для того

особенно благоприятные условия.

И мы видим, что это зло в нынешней мировой политике проявляясь, действует прежде всего против

России, русского начала, русского народа.

Но что же делать? Устремиться на поиски внешних врагов? Искать их особенно и не нужно: они и

так на виду. Но главное-то не в том. Вл. Соловьёв, осмысляя Достоевского, сумел дать ответ на терзающие

нас вопросы:

"Пока тёмная основа нашей природы, злая в своём исключительном эгоизме и безумная в своём

стремлении осуществить этот эгоизм, всё отнести к себе и всё определить собою, — пока эта тёмная основа

у нас налицо — не обращена и этот первородный грех не сокрушён, до тех пор невозможно для нас никакое

настоящее дело, и вопрос что делать не имеет разумного смысла. Представьте себе толпу людей, слепых,

глухих, увечных, бесноватых, и вдруг из этой толпы раздаётся вопрос: что делать? Единственный разумный

здесь ответ: ищите исцеления; пока вы не исцелитесь, для вас нет дела; а пока вы выдаёте себя за здоровых,

для вас нет исцеления".

Вот что нужно понять: гуманизм (первородный грех, эгоистическое тяготение "всё отнести к себе и

всё определить собою") есть болезнь, несущая все беды нашему страдающему эгоизму. Но чтобы

стремиться к подлинному исцелению, необходимо понять, что мы больны. А чтобы это понять, нужен

верный критерий здоровья. Этот критерий можно обрести только в Откровении Божием. Не в человеческих

искажениях этого Откровения, а в полноте Христовой Истины, то есть в Православии. Отвержение

Православия неизбежно приведёт к прогрессированию болезни и к гибели. Поэтому-то необходимо

осознать, что Православие есть тот удерживающий, о котором говорит Апостол:

"Ибо тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока не будет взят

от среды удерживающий теперь.." (2Фес. 2,7).