сборнике, хотя и укрывается в его середине:
Как страшен для меня был этот день:
Вскарабкался я на одну ступень,
Взглянул наверх — а там лазурь Небес...
Напрягся я и на вторую влез,
И вот, душою радостен и смел,
Но весь в поту, я третью одолел!
Взглянул наверх: как тёмен свод Небес!
А вкруг меня с крюком летает бес, Д
а крюк-то острый и в крови уж тех,
Кто рвался к Небу, обгоняя всех.
Человек, новоначальный в Православии, возразит: чем ближе к Небу, тем должно быть светлее от
лучей горнего нетварного сияния. Но Отцы предупреждали всегда именно об опасности самого духовного
возвышения: чем выше, тем неистовее бесы и тем больше опасность падения. Поспешающего же в
духовном делании, если не остановить, поджидают бесы с крючьями. Такое изображение лествицы видим
мы на одной из древних икон. На него, несомненно, ориентировался и поэт.
Каждый индивидуальный опыт бесценен. Поэзия же, когда она направлена на истинную цель и
когда она художественно безупречна, несёт в себе бесценное сокровище каждому, ей внимающему.
Это важно, это сущностно необходимо нам, чтобы кто-то ненавязчиво подсказывал нам
необходимое для души нашей. Вот об этом, о потребности такого укрепления, такой помощи — многие
стихотворения Афанасьева. Они становятся выражением молитвенного состояния человека (а теоретик
отнесёт их к жанру поэтической молитвы), покаянной мольбы.
Глубоко, опираясь на святоотеческую мудрость, показывает поэт, как страсти завладевают душой,
ведя её к гибели. Начинается с безобидного — приводит к страшному. Святые Отцы учат: малое открывает
дорогу тому, что опасно душе. Сразу отчаяние не приходит — оно посылает вперёд себя лёгкую грусть.
Мы говорим о вечном противоречии в нас между верой и рассудком — поэт облекает в запоминающийся
образ то, что бьётся у каждого в тесноте непроявленных слов.
Как трудно совладать с умом своим, —
Я — за молитву, он — к делам и людям,
Он в прошлое и в даль, а я за ним,
Зову — вернись, давай молиться будем!
Но сердце, — вот где всё заключено,
Что не бежит, а всё плотней теснится,
То, чем живёт для вечности оно,
Что дал Господь отеческой десницей.
Афанасьев пишет о связи времён, о духовном единстве с ушедшими предками нашими. То, о чём
пишет поэт, — есть Церковь Христова, хранящая единство всех своих чад вне времени и пространства. Об
этом — многие стихи Афанасьева: о России, о пути народа через времена к Богу, об остроте ощущения
своей связи бытием Церкви.
Вот эта истина, истина о единстве церковном между людьми и о единстве человека, всего мира с
Творцом наполняет всю поэзию Афанасьева. Она пробуждает в каждом читателе чувства добрые, светлые,
заставляет (незаметно для сознания) стремиться к горнему миру, одолевая в себе внутреннюю греховность
нашу.
Однако не только содержание, но сам стих у Афанасьева формой своей влечёт к себе. Выразителен
язык этой поэзии: чуть-чуть — в меру — архаизированный, уподобленный церковному. Необычайно
красив ритмический рисунок многих стихотворений. Фраза у поэта всегда ёмко насыщена, часто чётко
афористична и тем врезается в сознание.
Помимо лирических стихотворений Афанасьев сложил несколько поэм. Одна из них посвящена
великому игумену земли Русской, преподобному Сергию; а точнее, тому событию из жития святого,
который хорошо известен каждому по знаменитой картине М.Нестерова "Видение отроку Варфоломею".
Кажется, это лишь первая часть большого поэтического создания. Написанная в традиции похвалы
святому, то есть прославления его подвига, поэма сочетает особенности эпического повествования и
духовного гимносложения. Рассказ перемежается возглашением горней радости, которая всегда звучит в
икосах акафистов, так что и вся поэма становится близкой этому жанру церковной литературы.
Несомненно, если автор продолжит работу над избранной темой, его поэма станет значительным
произведением всей русской духовной поэзии. А что работа продолжается, свидетельствует появление во
втором сборнике поэмы "Схимник Пересвет", духом и темой близкой поэме об отроке Варфоломее. По
сути, обе эти поэмы могут стать главами большого духовного эпоса о времене преподобного Сергия.
Поэма "Небо" раскрывает важную истину: само созерцание мира Божьего даёт человеку
возможность заглянуть и внутрь себя, увидеть многое важное, тайное, осмысляемое через духовное
соприкосновение со всем бытием мира.
Ещё одна поэма посвящена переложению, поэтической обработке "Книги пророка Ионы", что сразу
становится видно из названия: "Иона пророк". Традиция также в нашей поэзии давняя. Но если бы то было
простое переложение — оно бы не стоило затраченного труда: проще было бы обратиться к
соотвествующему тексту Библии. Нет, автор не просто пересказывает в стихах всем давно известную
историю (хотя и сам пересказ поэтически интересен), но через библейскую мудрость осмысляет более
позднее время, предшествующее явлению Спасителя. И это естественно, ибо в пророке Ионе толкователи