Вербариум

– Ага! Вам надо было понимать людей, чтобы делать им гадости! А говорил – ты за пределами добра и зла! – закричал Дед. – Знаешь что? Вот тебе бутылка, лезь в неё сам, добровольно! Так, где бутылка?..

– Нет, – ответил он. – Не полезу. Если я вам не нужен, найдите мне хозяина.

– Без хозяина ты жить не можешь?

– Могу. Но плохо. На грани угасания. Как тут, – он шевельнулся, чтобы указать взглядом на осколки пузырька. – Очень хотел на свободу…

– А туда как попал? – спросил Дед.

– Закляли и посадили. Меня продавали четырнадцать раз. Последний раз продали магу Зайделю Дармштетту, чтобы он переводил манускрипты с латыни и со старофранцузского на немецкий. Маг, наверно, умер. Должен был умереть. Он вступал в симбиоз только для работы с манускриптами. Для действий и деланий у него был другой симбионт. Поэтому я остался заперт.

– А почему ты говоришь по-русски? Как ты русский язык выучил? – забеспокоился Дед.

– Не было необходимости. Он – во мне. Услышал вас – нашёл нужный блок.

– И латтонский язык – в тебе? – спросил я, надеясь, что чёрный столбик спросит: а что это такое?

– И старый латтонский, и новый латтонский, – ответил он.

– А говорил – не признаёшь добра и зла… – проворчал Дед. – Вот же оно, зло…

– Язык – вне добра и зла, – возразил чёрный столбик.

– Это тебе так кажется. Ты просто не знаешь…

Чёрный столбик промолчал.

– Сколько я пробыл в заточении? – наконец спросил он. – Может быть, случились перемены, о которых не знаю?

– И ещё какие перемены! – На нас с Дедом накатило дурное веселье. – Ты даже представить себе не можешь, что за перемены! Всё переменилось к чёртовой бабушке!

Когда мы отсмеялись и утёрли слёзы, чёрный столбик сказал:

– У него нет бабушки. Не говорите так больше.

– Ладно. Этот твой Зайдель Дармштетт где жил?

– В Шпессарте.

– Шпессарт – это Германия. А ты как-то оказался в Латтонии.

– Что такое Латтония?

Мы переглянулись.

– Язык знаешь, а страну не знаешь? – спросил я.

– Я служебное устройство. Знаю слова. Слово «Латтония» не знал.

– Но если есть латтонский язык, то где-то должна быть и Латтония… Стоп, я понял! – воскликнул Дед. – Ты проспал образование Латтонии! Это что-то вроде страны. Раньше её не было, а потом возникла, и ей придумали название – произвели от латтонского языка. Латтония – это лимитроф. Тупой и бездарный лимитроф.

– Благодарю! Чувствительно благодарю! – ответил столбик. – Это большая радость – получить новое слово.

– Кому – радость, а кого блевать тянет, – однозначно отреагировал Дед.

И мы на два голоса кое-как объяснили столбику смысл его радости.

– Лимитроф – это когда территория на окраине империи отделяется и становится самостоятельным государством… – обобщил он. – Но что в этом плохого?

– Плохо то, что территории кажется, будто она сама этого добилась, – сказал я. – Будто это её национально-освободительное движение привело к такой победе…

– И на территории этой территории начинается национальное возрождение. Язык местных жителей объявляется государственным, а население резко делится на две части, у одной – все права, у другой прав наполовину меньше, – начал Дед.

– По какому принципу население делится на половины? – спросил столбик.

– Да по национальному! Местные – одна половина, русские – другая.

– Вы – из русской половины. Значит, у вас мало прав?

– Ну да…

Мы чуть было не прочитали ему лекцию о двадцатилетней независимости Латтонии и о крахе всего, что только можно было порушить и разворовать, но явился Муха.

– Орлы, срочно нужны деньги, – сказал он.

– А святую воду принёс?

– У Наташки мать в больницу загремела. Положение тяжёлое. Что-то вроде прободения язвы. Много крови потеряла. А операция Наташке не по карману. Так что вот… ну, вы меня поняли… смогу – верну…

Дед присвистнул.

– Так, скидываемся, – сказал я. – У меня двадцать крон были отложены на новую флешку и на кроссовки.

– У меня тридцать пять в заначке, – добавил Дед. – И на следующей неделе продаю накачанного «перса», но там аванс просить неприлично.

– А у меня тестинг только двадцатого начинается, программеры всё что-то доводят, доводят! Пятьдесят пять – мало. Я сейчас поеду в больницу, возьму у Наташки рецепты. Там что-то совсем астрономическое.

– А ведь я помню время, когда в больнице лечили за счёт государства. Разве что нянечке давали трёшку, чтобы получше присмотрела за лежачим, – Дед покачал головой.

– Историк! Ты ещё Куликовскую битву вспомни! – предложил я.

– Гость, это по твоей части!

Мы вспомнили все способы добыть деньги. С одной стороны, мы выставили на аукционы кучу всякого добра тысяч на пять крон. С другой – это добро могло там проваляться ещё два года. Геймерские доходы ожидались не раньше, чем через неделю. Мои за менеджмент пяти сайтов – в начале июня. Можно было взять у родственников в долг – мне бы мать дала полсотни крон. Если завтра снести найденное золото в ломбард – будет крон пятнадцать, ну, двадцать. А день в больнице – это восемь крон и сколько-то ещё сантимов. К тому же Наташка, сидя с матерью, не может работать…