Вербариум

Её и без спешки открыть за один миг не получится – тяжёлая, зараза, и заедает. Но другого пути для бегства у нас не было. Я встал лицом к Тимофею, а на лице изобразил месседж: вот только сунься! Муха вцепился в дверь, как обезумевший кот, когтями и стал её тянуть, чтобы получилась щель. А если щель – то можно уже ухватить поудобнее.

– Идиоты, – сказал Тимофей. – Держи, Гость.

У него был нож – ну, с таким ножом только на медведя ходить. В нашем деле штука полезная – не для драки, понятно, а если нужно что-то деревянное расковырять. Этот нож Тимофей протянул мне, как положено, рукоятью вперёд, я вогнал его в щель и отжал дверь настолько, чтобы ухватить руками. Она подалась. Муха вставил ногу.

Тогда я протянул нож Тимофею – тоже правильно, рукоятью вперёд.

– Мы с вами, – заявил Тимофей.

Всё это произошло меньше чем за минуту. Да какая минута – секунд двадцать, наверно.

Мы вчетвером оказались на складе – точнее, в узком проходе между пустыми ящиками. Если не обрушить их себе на голову, можно было попасть к двери, ведущей в коридор, а уже оттуда – в торговый зал.

– Туда, – Швед показал в совсем другую сторону.

Оказалось, они тут бывали и разнюхали выход на крышу какой-то пристройки. Окно, правда, было под самым потолком и узкое. Первым полез Муха, а потом он вытаскивал нас, как дедка – репку.

Пройдя по крыше пристройки, мы соскочили в каком-то совсем незнакомом дворе.

– Спасибо, – сказал я Тимофею по-латтонски.

– Не стоит, – ответил он по-русски. – Что вы такое сделали с этими… недоносками?..

– Ничего, – ответил Муха.

– А чего вас… гоняли?..

Тимофей вырос и заматерел уже в то время, когда латтонцу говорить по-русски уже считалось западло. Поэтому он не сразу подбирал нужные слова.

– Говори по-латтонски, мы прекрасно понимаем, – предложил я, почти без акцента.

– Не хочу, – ответил он по-русски. – И Швед не хочет. Мы будем по-русски.

– Ты действительно Тимофей? – спросил Муха.

В самом деле, похоже было, будто в тело нашего главного врага вселился ангел.

– Я Тимофей, – подтвердил он. – Мы видели – эти вас гоняли сюда нарочно. Эти знали, что два выхода. Там вас ждали. Мы вошли, нас пропустили.

– Мы поняли, – сказал я. – Спасибо. Как теперь отсюда выбираться?

– Выбираться потом. Сперва скажи, как это сделано. Чтобы эти говорили по-русски.

– Не знаю.

– Ваша работа.

– С чего ты взял? Мы что, гипнотизёры? – Я старался говорить как можно убедительнее. – Мы что, колдуны? Маги?

– Логика, – ответил Тимофей. – Просто логика.

Латтонцы, когда речь не идёт об их гибнущей культуре и возрождённом самосознании, люди довольно рассудительные. Вот и Тимофей (всё-таки по паспорту он был Райво) сопоставил простые факты.

Он со своими соратниками и вдохновителями был в парке, когда мы подсадили симбионта безумному деду. Он видел, как мы, уходя, снимали бантики из национальных ленточек. Это ему показалось странным. И он попытался рассуждать так: если у нас есть способ заставить самого оголтелого латтонца говорить по-русски, то мы одним старым хрычом не ограничимся. Про то, что на вражьем наречии заговорил политик, и про поиски московского гипнотизёра он узнал из Интернета. Тётку – вычислил и уже целенаправленно искал нас поблизости от неё. Естественно, нашёл и даже видел наши манёвры. Но он не был уверен – в самом деле, ситуация попахивала безумием. И вообще, если бы он подошёл к нам с вопросами, да ещё при Деде, кончилось бы тупым мордобоем.

На встречу тележурналиста с народом (это было что-то вроде выездного ток-шоу) Тимофей шёл целенаправленно. А когда за нами погнались – понял, что был прав.

– Это ты так рассуждаешь. А Швед? – спросил я. – Чего он молчит? Он тоже верит, что мы с Мухой – гипнотизёры?

– Тут не гипноз, – сказал Швед и тоже – по-русски.

– Ребята, объясните мне, пожалуйста, – попросил я. – Почему вы не хотите говорить с нами по-латтонски? Это что – в знак протеста против глупости вашего президента? Но мы-то тут при чём? С ним и говорите по-русски. Мы все трое выучили латтонский, вон Муха даже юридические тексты переводит.

Как легко и приятно говорить правду! Муха действительно переводил для Наташки совершенно кошмарные документы, которые не могли сами по себе возникнуть ни в мозгу латтонца, ни вообще в человеческом мозгу: это были дурные переводы с английского, которые какие-то чиновники выдавали за собственное творчество, обязательное для понимания русскими бизнесменами.

– Надо будет – и с этим поговорим по-русски, – пообещал Тимофей. – Мы больше не говорим по-латтонски. Если хочешь – будем по-английски.

Только тут до меня дошло, что у Тимофея к нам разговор.

– Я так понимаю, что у нас перемирие? – спросил я и перевёл неизвестное Тимофею слово на латтонский.

– Да, это самое.

– Слышишь, Муха? Твоё мнение?

– Перемирие – это хорошо, – согласился он. – Только ведь не от горячей любви к нам с Дедом! У них что-то случилось, а больше идти не к кому! Так что мы им теперь, Гость, заклятые друзья!

– Какие?..