Вербовщик. Подлинная история легендарного нелегала Быстролетова

Весной 1953 года он «раскрыл объятья пошире да и отхватил себе охапку работы» – помимо заведования стационаром, обязанности врача больничного барака, врача-распределителя, санитарного врача и прозектора, а еще по собственному почину взялся за научное исследование по лептоспирозной инфекции[383].

И, конечно же, он вновь подал заявление о пересмотре своего дела. В июле 1953 года оно наконец-то было рассмотрено в Главной военной прокуратуре.

«Жалобы Быстролетова содержат конкретные данные, опровергающие детали показаний изобличающих его лиц, – отметил подполковник юстиции Кузьмин. – В НП[384] имеется заключение от 2 августа 1945 г., но в нем показания изобличающих лиц приведены неконкретно, а также неконкретно записано, что Быстролетов виновным себя признал».[385]

Но ГУЛАГ еще не расформировывали. Летом 1953 года в Омске началось грандиозное строительство – нефтеперерабатывающего завода и городка нефтяников. По традиции, силами как вольнонаемных, так и з/к. Сюда перебросили кемеровский Камышлаг (Особлаг № 10), собрали несколько партий с Озерлага. В октябре в Омск со штрафным этапом прибыл Быстролетов, получив назначение врачом больницы лаготделения № 5. Ему присвоили номер О-837. В остальном он увидел веяния времени: заключенные вполне хорошо одеты, обуты, накормлены, и на работы выводят только здоровых. Сначала пошли слухи, что лагеря скоро закроют, потом говорили о пересмотре дел конкретных осужденных. «Мы слушали новости с замиранием сердца, радовались, в груди у всех вспыхнул огонек надежды…».

На свое счастье, Дмитрий Александрович не знал: после того, как его дело затребовали из архива МГБ для изучения, военный прокурор подполковник Ерома уверенно резюмировал:

«Показаниями обвиняемых, участвовавших вместе с Быстролетовым в к/р деятельности, признанием своей вины на суде и частично в жалобах, вина его в предъявленном ему обвинении доказана и оснований к пересмотру дела нет».

Однако старательно выстроенная Сталиным и его наркомами репрессивная машина уже была поставлена на обратный ход. Верховный суд СССР получил право пересматривать постановления Особого совещания при НКВД-МГБ, а Генеральная прокуратура спешно изучала списки опасных государственных преступников. Одно за другим выносились персональные решения о реабилитации – в отношении самых видных «контрреволюционеров».

23 декабря 1953 года Специальное присутствие Верховного суда приговорило Берию и его ближайших соратников по органам госбезопасности к расстрелу. Обвинения, правда, выдвигались по старым лекалам – измена родине, антисоветский заговор, подрывная деятельность. Но было и кое-что новое.

«Судом установлено, – говорилось в официальном сообщении, – что подсудимые, используя свое служебное положение в органах НКВД-МГБ-МВД, совершили ряд тягчайших преступлений с целью истребления честных, преданных делу Коммунистической партии и Советской власти кадров».

Так что заместитель главного военного прокурора полковник Могилевцев усомнился в выводах Еромы и наложил резолюцию: «Истребовать дела на лиц, причастных к делу Быстролетова, для проверки». Пока готовились запросы, пересылались документы, давались поручения о проверке, президиум ЦК КПСС постановил создать центральную и местные комиссии по пересмотру приговоров за контрреволюционные преступления. Их было столько, что восстановление социалистической законности грозило растянуться на многие годы.

Осужденного Быстролетова выпустили на свободу без реабилитации. Сактировали – списали как инвалида, ни на что не пригодного.

Он свалился прямо на разводе, в феврале 1954 года, на следующий день после того, как здоровый уголовник, не получив освобождения от работы, в отместку избил его, – а удары пришлись по тем местам, что были покалечены на следствии…

Быстролетов очнулся уже на больничной кровати. Инсульт вызвал частичный паралич и потерю способности ясно выражать свои мысли.

«Пока – совершенный идиот, – резюмировала капитан медслужбы. – Если выживет, то будет в инвалидном доме клеить конверты».