«На улице я издали замечал милиционеров и чекистов и проходил мимо – не очень, правда, уверенно, но проходил, – и с каждым днем всё больше и больше убеждался, что, мол, ничего, всё нормально, никто меня не трогает, – вспоминал Дмитрий Александрович. – Но у меня в нагрудном кармане лежал документ об освобождении, и в нем значилось, что я – досрочно выпущенный из лагеря по болезни шпион, террорист и заговорщик. Преступник, лишенный гражданских прав и не имеющий разрешения проживать в Москве… Анечка начала искать работу. Предложения сыпались со всех сторон: опытный инженер нужен всюду. Но когда дело доходило до биографии и выяснялось, что она не одна и на ее полном иждивении находится досрочно освобожденный из лагерей шпион и террорист, то энтузиазм работников отдела кадров внезапно сменялся вежливой холодностью и кончался просьбой наведаться позднее, когда-нибудь, в неопределенном будущем».[388]
Анна не держалась за столичную квартиру, где со своим мужем жила дочь, выросшая под чужим влиянием, без матери, и потому равнодушная к ее нынешним заботам.
«В декабре 1954 года морозным ветреным утром мы погрузились на заваленный ящиками и снегом грузовик, предоставленный директором металлургического завода в селе Истье под Рязанью. Анечка поступила туда начальником литейного цеха, хотя не была специалистом-литейщиком… В нижнем этаже старинного рабочего барака нам отвели узкую полутемную комнатку… Началась новая жизнь».
Анна Михайловна целыми днями пропадала на работе, Дмитрий Александрович по мере сил хлопотал по хозяйству – пилил дрова, носил воду из колодца, готовил обеды. Так они протянули около года. Анна не сумела врасти в трудовой коллектив и решила вернуться в Москву. Для нее нашлась должность на радиозаводе. Быстролетов как лишенец остался за 101-м километром – в городе Александрове Владимирской области.
Как-то утром, взглянув на лежавшую на столе газету «Правда», он понял, что снова может свободно читать.
«Голова закружилась так сильно и так затошнило, что я сидел на стуле с закрытыми глазами почти час, прежде чем дикие перебои сердца прекратились… Библиотекарь дала мне пачку старых газет, и дома я читал их – десять и сто раз, читал до одурения… Из животного я постепенно превращался в человека».
Он сумел устроиться сторожем в горкомхозе Александрова. Анечка по-прежнему помогала деньгами, душевным теплом и регулярно наведывалась в московскую прокуратуру с вопросом о реабилитации, каждый раз получая ответ: «Дело разбирается. Ждите».
Дело Быстролетова действительно разбиралось. В вывезенном из Берлина полицейском архиве обнаружилась переписка имперского комиссара по наблюдению за общественным порядком с МВД Чехословакии за июнь-ноябрь 1926 года. Немцы интересовались Союзом студентов-граждан СССР, и чехи характеризовали его как коммунистически настроенную организацию, связанную с советской миссией в Праге, пропагандирующую советский строй, поддерживающую соответствующие настроения среди русских студентов и агитирующую за возвращение на родину. По запросу МГБ СССР органы госбезопасности Чехословакии разыскали брата и сестру Марии Шелматовой – членов КПЧ, рассказавших, что Быстролетова они знали как «преданного Советскому Союзу хорошего коммуниста». Согласно сведениям из чешских архивов, «деятельность Быстролетова в названном союзе студентов оценивается по отношению к СССР положительно».[389]