Вербовщик. Подлинная история легендарного нелегала Быстролетова

«В коллективе, где находились такие всемирно известные специалисты, как профессор Ф.М.Плоткин и Н.А.Рубакин, блестящие эрудиты и полиглоты, тоже немало повидавшие за рубежом, Д.А.Быстролетов занимал особое, лишь ему принадлежавшее видное место. Зная двадцать языков, он занимался контрольным редактированием рефератов и переводов названий статей по широкому спектру медицинских специальностей, а нередко переводил сам… Работал он быстро и споро вплоть до последних дней, и, как бы ни был загружен и утомлен (ведь всё остальное “нерабочее” время он занимался дома литературным трудом), он внимательно выслушивал каждого, приходившего к нему, давал четкие ответы, не позволял себе даже намеком показать свое превосходство даже в случаях, когда сталкивался с явным проявлением наивности. Но и зазнайкам не давал спуску. Память его всегда оставалась свежей и мобилизованной. Однажды зашел разговор об эсперанто, и он тут же без запинки пропел куплет “Интернационала” на этом языке».[394]

Лингвистические способности – одна из тайн Дмитрия Быстролетова. Заполняя в апреле 1938 года личный листок по учету кадров Наркомвнешторга СССР, он заявил о знании шести иностранных языков. На допросах в НКВД говорил о девяти. Поступая в ноябре 1957 года в создававшуюся редакцию «Медицинского реферативного журнала», взялся переводить и контролировать переводы с 18 языков – английского, немецкого, датского, голландского, фламандского, норвежского, шведского, португальского, испанского, французского, итальянского, румынского, чешского, словацкого, сербохорватского, болгарского, польского и даже такого экзотического, как африкандерский. В последующие годы, когда журнал перешел в ведение Академии медицинских наук СССР, а затем ВНИИ медицинской и медико-технической информации, Быстролетов, по собственным словам, «в нужном объеме познакомился с японским и китайским языками, освежил знание турецкого языка».

Он проверял в год до 50 000 рефератов статей из нескольких сотен научных медицинских журналов мира и сам делал около 15 000 переводов. Особенно его радовало, что головные боли и выпадения памяти стали слабее и реже, а работоспособность росла. То, что в 1957 году выполнял за два-три дня, в 1964-м получалось за три-четыре часа: «Я стал всеми уважаемым специалистом и признанным знатоком своего дела».

Быстролетов жил так, как хотел: продолжал рисовать, вступил в Союз художников СССР. Встречался со старыми – довоенными (кто выжил), лагерными друзьями и новыми, с кем познакомился в Москве. Он был очень гостеприимным хозяином. Дмитрий Александрович и Анна Михайловна ничуть не стеснялись своей небольшой комнаты в коммуналке на Ломоносовском проспекте. Лишь в феврале 1969 года по ходатайству ветеранов разведки руководство КГБ выделило им двухкомнатную квартиру.

Работа поддерживала его невероятно.

«Прыгаю по разделам медицинской науки от психиатрии до гинекологии, по языкам от шведского до турецкого, по странам от Финляндии до Венесуэлы. Прыгаю – а перед умственным взором проплывают когда-то виденные мною города и земли. Я молча сижу за столом, и никто в комнате не знает, что в эти часы я мысленно, почти зрительно облетаю мир…»

После публикации в 1990 году в «Правде» очерков «Другая жизнь Дмитрия Быстролетова» в редакцию стали приходить письма от тех, кто его знал.