Вербовщик. Подлинная история легендарного нелегала Быстролетова

Быстролетов упорствовал. В 1966 году он закончил «Записки из Живого дома».

«Мне довелось быть участником строительства комбината и города Норильска. Строителями были на девяносто девять процентов заключенные… А разве теперь можно прочесть в бесчисленных статьях о Норильске хоть одно слово о заключенных? Какие заключенные?! Где?! Норильск выстроен коммунистами и комсомольцами! Это дело рук великой партии Ленина! Я был на строительстве Байкало-Амурской магистрали от Тайшета до Новочунки. Строили – одни заключенные. Но разве о них написано хоть полслова? Нет! БАМ строили коммунисты и комсомольцы! Ур-р-р-а! У меня на глазах строился огромный нефтеперегонный завод в Омске. Опять всё то же – на деле работали заключенные, на бумаге – коммунисты и комсомольцы! Любое достижение народа партия приписывала себе».

Эта книга по новым меркам тянула на идеологическую диверсию. Но последняя по счету повесть, за которую Дмитрий Александрович взялся в начале 1967 года, «Шелковая нить», вышла не менее хлесткой – настолько масштабно и выпукло была показана в ней мерзость гулаговского мира и лживость тех, кто им дирижировал.

В одной из глав он изобразил (точнее, вообразил) дискуссию заключенных – подпольный общественный суд над Сталиным, на котором выступил с детальным психиатрическим анализом личности вождя. Резюме звучало убийственно:

«Душевнобольной Демиург, возводящий чистое и белое здание земного рая грязными и черными руками им же самим созданных бесов. ‹…› Поклонение вождю понемногу строили все советские люди. Каждый человек. Я и вы. Мы, именно мы сами построили своими руками эти лагеря и сами же посадили себя за проволоку, потому что лагеря – это неизбежное последствие нашей прекраснодушной и доверчивой слепоты. Страшно сознаться? Да. Но нужно – надо быть честными!.. В нас пока говорят только разочарование и обида, а пора бы сменить их на другое чувство, гораздо более достойное, – на стыд!»[411]

Не зная о том, что его книги уже помещены под замок, Быстролетов в феврале 1968 года отправил экземпляр повести почтой в Ленинград. И на двадцать лет «Шелковая нить» тоже оказалась запертой в спецхране.

* * *

Всё, что хотелось сказать, было сказано – зафиксировано литерами пишущей машинки на бумаге в надежде на читателей будущего. Но с рукописями ознакомились там, где следили за состоянием умов и образом мыслей советских граждан.

«В конце 1974 года дед написал новый киносценарий и отдал его в КГБ, с ним встретился заместитель председателя КГБ СССР Семен Кузьмич Цвигун, – вспоминал Сергей Милашов. – После встречи с Цвигуном дед срочно вызвал меня, он был взволнован… Разговор-то был ни о чем: о литературе, о киносценарии и о кинопленке, но заместитель председателя КГБ намекнул на рукописи книг “Пир бессмертных”!.. В то время средства массовой информации призывали сурово наказать А.Солженицына за издание “Архипелага ГУЛАГ” за рубежом, и события не располагали к благодушию».