Вербы пробуждаются зимой<br />(Роман)

— Пожалуйста, Алексей Петрович. Слушаю вас, — сказал министр, и в голосе его прозвучала удовлетворенность. — Давно не слыхал вас. Давно. Редко звоните, говорю. Может, войну объявили телефонной связи?

— Бумагам да, а телефон пока в резерве оставил.

— Ну, ну. Слушаю, Алексей Петрович.

Коростелев докладывал, волнуясь, обидчиво, с трудом сдерживая себя, чтоб не упрекнуть в косности генштабистов, самого министра. Ведь он тоже тут виноват в чем-то. Либо в спешке выслушал доклад и как следует не разобрался, либо этот Курочка, не поставив в известность, сам ответ состряпал, что тоже не делает чести министру. Нечего поручать слепому сычу сторожить бахчу. Дальнозорких, смелых людей ставить надо.

Министр слушал Коростелева не перебивая, изредка лишь вставляя «да, понимаю, да», но и по этим коротким «да», по тому, как все жестче и досаднее они звучали, Коростелев понял, что министр ничего о письме не знал и что над теми, кто его упрятал, видимо, грянет буря.

Спросив, когда отослано письмо, когда получен ответ, министр прервал разговор и сказал, что он лично разберется и через час позвонит. Однако не прошло и тридцати минут, как в столовую, куда ушел обедать Коростелев, вбежал запыхавшийся капитан-порученец и сказал, что на проводе министр обороны.

Коростелев поспешил к телефону.

— Слушаю вас, товарищ маршал!

— Так вот какое дело, Алексей Петрович, — заговорил министр. — Телефонным разговором дело уже не поправишь. Надо бы вам приехать. Выступить на совещании командующих с содокладом. Как ваше здоровье? В понедельник самолетом сможете?

— Смогу, товарищ маршал!

— Тогда ждем вас. Всего доброго, Алексей Петрович.

6

Курочка проснулся в холодном поту и никак не мог вспомнить, где он, что с ним, утро теперь или вечер, надо ему собираться на службу или он совсем недавно со службы пришел. И только соседский петух, имевший, шельмец, привычку залетать по утрам в чужой сад и клевать на противнях сушености, вывел генерала своим криком из непонятного состояния. Курочка сразу вспомнил, что уже утро и, благодарение судьбе, находится он не где-нибудь, а у себя на даче. В другой раз, не медля, поднялся бы с постели и огрел мерзопакостного петуха суковиной, специально припасенной для этих целей. Что-что, а сушености Курочка оберегал пуще глаза. И когда, случалось, на дачу залетал петух или пробиралась в подворотню свинья, он кидался на них с ожесточением суворовского гренадера, штурмующего Фокшаны. Но сегодня ему было решительно не до сушеностей. Навались на них все дачные петухи, все свиньи, он и тогда бы, пожалуй, не вышел. Пес с ними. Главное теперь не в этом. Главное — выкарабкаться из беды. А беда нагрянула нежданно-негаданно.

Еще вчера до полудня канцелярская жизнь текла тихо, размеренно, как и год и десять назад. В кабинет изредка входили с бумагами на подпись подчиненные офицеры, за дверью, в приемной, позванивали телефоны, и секретарша Лизочка мягким голоском отвечала: «Он занят. Позвоните попозже». На подоконнике мирно ворковали голуби. Яркое солнце и «сводка» о настроении начальства обещали спокойный день. И вдруг грянула буря. В кабинет позвонил начальник канцелярии и голосом, не предвещающим ничего хорошего, сказал: «Вас срочно вызывает министр».

Министр редко когда вызывал начальников отделов. Все вопросы решал в большинстве с начальниками управлений, и это еще пуще повергло в смятение Курочку. Не помня зачем, он схватил пустую папку для докладов и семенящей рысцой поспешил по длинному коридору в кабинет министра. В приемной он хотел было спросить, зачем, по какому вопросу его вызвал министр, но поджидавшие его порученцы и слова сказать не дали.

— Скорее! Скорее! Где вы так долго?

Они распахнули дверь и почти втолкнули перепуганного, растерянного Курочку в ярко озаренный солнцем кабинет. Министр ходил по ковровой дорожке, заложив руки за спину и похрустывая пальцами. Ботинки на нем жестко скрипели.

Заслышав шаги вошедшего, он резко обернулся и, пронзя не терпящими лжи и лукавства глазами, спросил:

— Где письмо Коростелева?

Курочка еще пуще вытянулся, словно собрался вытянуть себя из самого себя.

— В делах. У нас, товарищ министр.

— В делах я понимаю — в деле, в работе. Но оно же в архиве.

— Так точно, в архиве-с…

— Вы знали, что письмо адресовано лично мне?

— Знал-с…

— Вы обратили внимание, что там подняты жизненно важные для судеб армии вопросы?

— Так точно!

— Так на каком же вы основании взяли на себя смелость решать вопросы за министра, походя отвергать ценные предложения? Или вы считаете, мы здесь не в состоянии разобраться, что хорошо для войск, а что плохо?