— А чего греха таить? Есть еще такие. Есть. Недавно мне довелось побывать в одной из академий на лекции по тактике. И что бы вы думали? Преподаватель, как и десять лет назад, ратовал за наступление в пешем строю так называемыми цепями. И это во времена бурного развития техники, массовых поражающих средств. Спрашивается: кто же из наступающих пешком достигнет цели? Конечно, все будет подавлено и разбито. Или возьмите вы вопрос о мобилизации. Один лектор читает: «Военкоматы будут рассылать повестки, уведомлять призывников через проводную связь». Спрашивается: какие повестки, какая проводная связь, когда все горит и рушится?
Министр говорил долго. Слушая его, Сергей убеждался, что у этого на вид суховатого, недоступно строгого человека светлый ум и очень доброе, волевое сердце. Именно таким он и представлял себе высшего начальника. До войны он тоже видел одного из военных министров. Тот выступал перед кавалеристами в Хамовнических казармах и всю свою речь посвятил мытью портянок, бритью голов и желтому песку на линейках. Теперь же взгляды старших начальников были шире. Мелочи не заслоняли им того главного, что нужно будет на случай войны. И Сергей от души порадовался этому. Нет, не повторится горький опыт прошлого, не погрязнет в рутине родная армия… Устами министра говорит партия. Слушай же! Слушай, подполковник Галкин. Рушится твое отсталое представление о будущей войне, гибнет твоя заскорузлая тактика.
Сергей отыскал глазами тощего, плосколицего человека с щеткой усов под острым носом и толкнул локтем Алексея Проценко.
— Смотри. Сидит и не краснеет. Будто его не касается. Вот дубина.
— Да. Этого не прошибешь. Старый консерватор. А Грудинин-то наш, Грудинин! Гляди-ка, к дочкам начальника управления кадров подсел, бисером рассыпается.
— Да. Этот далеко пойдет.
— Уже пошел.
— Куда?
— В адъюнктуру рапорт подал.
Сергей улыбнулся.
— Жук ползет обогащать капусту. Пойдем покурим.
— Идем!
Они вышли на балкон. Над парком висела полная, сверкающая чистым серебром луна. В купах деревьев качались белые шары-плафоны. По синей чаше озера легко скользили лодки. Брызги воды из-под весел взлетали серебром. Где-то за озером играл оркестр. Десятки ног лихо вымолачивали краковяк.
— Тебя куда назначили? — закурив папиросу, спросил Сергей у Алексея.
— В Ульяновск. На Волгу. А тебя?
— Меня еще не вызывали. Куда-нибудь пошлют. Мне все равно.
— Почему? Ты же хотел в Забайкалье?
— Была причина, — вздохнул Сергей, — но теперь ее нет.
— Какая?
— Девчонка там у меня служила. Хотел поехать к ней, но…
— Уволилась?
— Если бы…
— Вышла замуж?
Сергей с шумом выпустил дым, зло придавил о перила горящую папиросу.
— Погибла… Под Харбином.
— Что же ты молчал?
— А что говорить? Разве поможешь?
— Да, — вздохнул Алексей. — Война, война… чтоб ты не повторилась. — Рука его легла на плечо Сергея. — Да ты не переживай. Брось, Сережа, у всех было горе. Слышь?
Сергей молчал. Он смотрел на гуляющие по аллеям парочки и думал: «И она могла бы вот так… в белых туфельках, воздушном платье. И для нее играл бы оркестр…»
Кто-то тронул за пуговицу хлястика. Сергей оглянулся. Рядом стоял кавалерист-генерал. Глаза его сияли. Даже шрам на лбу стал меньше.
— Батенька! А я тебя обыскался, — обрадованно воскликнул он. — Если бы не ноги ваши, не нашел бы. Вы в кавалерии случайно не служили?
— Да, пришлось немного.
— Так и знал, — обрадовался генерал. — Такие прогнутые ноги только у кавалеристов. И осанка — грудь колесом, голова в зените. Вот так.
Генерал подпер спину кулаком, браво выпрямился и, стукнув себя в грудь, пробасил:
— Гвардии гусар! Ги-и, да-с… Однако же я отвлекся. Про коня-то я не рассказал. А с ним редчайшая история была…
Сергей хотел отделаться от навязчивого рассказчика с его историей, но тут же подумал: «А чего над стариком смеяться, зачем его избегать? Может быть, бой под Воронежем и нерассказанная история с конем были в жизни этого человека самыми значимыми, самыми неизгладимыми. А чем больше отдаляется время, тем сильнее желание вспомнить о легендарном прошлом. Да и сам-то я сколько раз ворошил былое!»
Сергей согласно кивнул головой и приготовился слушать седовласого генерала.
В воскресенье утром Ярцев приехал к своему старому знакомому по фронту полковнику Литвинову, жившему в каменном двухэтажном домике на Хорошевском шоссе.
На звонок вышла жена полковника Александра Васильевна — приземистая, располневшая женщина с толстой косой. Обрадованно улыбнулась, приветливо сказала:
— Проходите, пожалуйста. Лаврентьич дома.
— Спасибо.
Сергей шагнул через порог, шутливо щелкнул каблуками, взял под козырек.
— Представляюсь по поводу окончания академии!
— Очень рада. Поздравляю, Сереженька, молодчина!
— Шура! Кого это ты поздравляешь? — раздался из комнаты голос полковника.
— А ты выйди, сам увидишь.