Веремя странствий [СИ]

Середь воинов сопровождавших Быляту, лишь Крас да Орёл, сын ваяводы Мстибога, были холостыми… первому було осемнадцать годков, а другому девятнадцать. Все востальны воины были семейными, пожившими на Бел Свете, вопытными мужами. Кажный из них был крепкого служения да высокого росту, оно аки та мощь присуща беросам, сынкам Вышни. Былята указывая на кажного из своих соратников знакомил с ними мальчонку, гутаря о них немножко:

— Энто Орел мяньшой сын ваяводы. Глянишь на него и не вотличишь, то Мстибог идёть али сынок его, сице они схожи.

И впрямь меньшой сын ваяводы дюже походил на свово отца и ростом, и крепостью кости, и тёмно-пошеничными волосьми, бородой и усами, тока чуток мнее густыми, и даже широким приплюснутым носом, и тонкими алыми губами. Токась очи у няго были не серыми, а карими… да и конча был он молод. Оттогось у его лице не проступали тонки морщинки присущие людям взрослым, а в волосах не мелькала седина. Он был силён, мужественен и смел, а бела рубаха, каковую он надел у путь, придавала ему каку-то чистоту и не тронутую бедами беззаботность.

— Лучий он друг мово сынка, — меже тем калякал Былята. И, кивнув главой на подъехавшего к няму с левого боку воина, представляя его, скузал, — энто знакомси Борилушка, мой соотчич Сеслав, — воин зыркнул у сторону мальчонки глазьми, верно утак осе здоровкаясь.

А Борилка поёжилси, вглядываясь у того соотчича, у кыего чрез усё лицо проходил красный выпуклый шрам, зачинающийся иде-то сторонь уголка левого глаза, шедший чрез середку, точно перерубленного скривившегося управо, широкого носа, да тонкой полосой доходивший до верхней губы. Энтов шрам дюже портил тако приятное лицо Сеслава, у какового были крупны очи серо-зеленого цвету, полные губы, засегда плотно сомкнутые, со слегка приподнятыми уголками рта. Рыжие до плеч волосы, брада и вусы с обильной порослью седых прядей, глубокие морщины прячущиеся в уголках глаз, на высоком смуглом лбу и меж рыжеватых, тонких бровей поясняли, шо Сеслав туто-ва по возрасту самый старшой из усех.

— Сеслав, у нас, по младости лет возвращалси из соседнего града, — стал сказывать Былята, узрев с какой жалостью воззрилси Борила на воина. — И на нягось напала ватага душегубцев, у тось его и одарил ктой-то из них таким шрамом.

— А самим чавось? — поспрашал отрок и увидев як широкось просиял ему Сеслав, чуток качнув главой, да у тот жи миг преобразив свово лицо какой-то добротой и наполнив его светом, просиял у ответ.

— Ты гутаришь о душегубцах? — перьспросил Былята, заметив аки соратник и мальчик обменялись улыбками. А узрев кивок Борилкин, добавил, — ну, може ктой-то опосля той заварушки и вуполз я не ведаю, но то, шо не ушел энто точнёхонько, — и воин приглушённо загреготал.

Малец, окинув взглядом ражего Сеслава, да висевший у няго на поясе меч у ножнах, казавшийся ему дюже мощным, хоть и ничагось не балякнул дядьке Быляте в ответ, одначе, усё ж молчаливо согласилси, шо от такого воина уйтить и, верно, можно лишь ползком.

— Подле Краса трюхаеть Любин, — продолжил балабонить Былята. — Вишь каков он пошеничный у нас и брада, и вусы, и волосы, улыбчивый и развесёлый. У него во избёнке, засегда песня слышна, то его девоньки поють, дочурки. Ему их Ладушка-Богородица целых восьмерых послала, и усе друг опосля друг нарождались. Так он их вжесь который год замуж выдаёть… да не как не выдаст.

— И чавось ни во одного сынка неть? — поинтересовалси малец и обернувшись, посмотрел на ладного и дюже хупавого ликом воина, величаемого Любином, со смугловатой кожей, тёмно-серыми очами, тонко загнутыми на вроде радуги пошеничными бровьми, пушистыми да долгими, точно у девицы, ресницами, со длинным костлявым носом и пухлыми большими губами.

Любин был обряжен у серую рубаху, расшитую по вороту распрекрасными узорами, да усякими там оберегающими символами Ясуней беросов, судя по сему, нарочно приуготовленну ко дальней дороженьке. Сыромятный пояс огибал его крепкий стан, придавая яму ащё большую красоту да ладность.

— Почему ж неть, есть два сынка и оба старшеньких, ужось они жёнаты, — молвил Былята и по-доброму вусмехнулси. — Впрочем, и там пока водни девчинки рождаютси… нет покуда внучат.

— У моих братьев тоже одни девчины, — припоминая сродников, прокалякал Борила и протяжно вздохнул.

Былята вуслыхав тот протяжный, горький вздох, посмотрел ласковенько на мальца и обращаясь лишь к нему, загутарил:

— От то, ты Борюша, не стони так ничавось вмале увидишьси со родными. И не заметишь, як времечко пролётить и ты ко себе в деревеньку вернёшьси. Матушку вобнимишь, сёстричек, сродников и братца, того меньшего, коего вельми любишь аки я погляжу.

— Младушка его кличуть, — улыбаясь слувам Былята, произнёс отрок. — Он у нас самый маненький у семье, из деток матушки да отца, из мальчишечек.