Веремя странствий [СИ]

— Знашь чё… шишки да корешки шамай сам, — скузал Борилка. И, направив набалдашник дубины на сапоги, которые шишуга натянул на свои ножищи, и ноне трепетно обвивал руками, добавил, — мене сам Асур Вышня и Асур Велес вуказали ходють у лес и вохотитьси на зверя и птицу, а поелику я сице и буду засегда поступать. А, ты, Гуша давай сымай мои сапоги, — отрок тряхнул дубиной, отчавось бчёлки подались маненько униз, и шишуга нанова порывчато вздрогнул усем телом. — Сымай, сымай да поживей. А опосля выводи мене отсюдова, занеже вишь бчёлки до зела сёрдиты. Хотють вони влететь у лесной бор и суздать тама улей. А ежели ты бушь ищё тама чё лишне пустомелить, то они могуть и перьдумать да повпробывать тобе на вкус, зане похоже ты усё ж паче кусней мене и не такой горький.

Гуша унезапно осклабилси, и евойна вывернута, лежаща на выступающем уперёд подбородке, нижня губа сице растянулась у ширь, шо он мгновенно перьстал быть отталкивающим, а разом стал симпатишным… И глаза его удруг блеснули ярким зеленоватым светом, вовсе вони и не были чорными. Шишуга не мешкая принялси сымать с ног сапожищи. Кады ж вон их снял, то Борила увидал небольши волосаты стопы, словно у отрока, с короткими, толстыми пальцами да загнутыми чёрными когтями. Гуша протянул сняту обувку мальчику, а тот приняв, но усё ж опасаясь присесть, стал натягивать их так… стоймя, притулив на всяк случай дубину к правой ноге. Боренька ано не стал снуроватьси, страшась, шо шишуга, дюже похорошевший от вулыбки, могёть сызнова по-дурнеть и огреть его эвонтой дубиной. Внегда сапоги, хотясь и с трудом, потомуй как суконки обтягивающе ноги маленько слезли, вочутились на прежднем месте, Борилка ухватил у праву руку дубину и распрямив стан, встрепянул плечом поправляя сице туло, висяще на широком ремне на спине, да обратившись к шишуге, поспрашал:

— А вас туто-ва у бору, шишуг таких… много жавёть аль як?

Гуша продолжаючи щеритьси, судя по сему кумекая, шо лишь таковой улыбкой да доверчивым взглядом могёть расположить к собе обладающего днесь воружием, а значить и силой, мальца, ответствовал:

— Мого… мого… Наш дуд мого. Но вше живуд шимями… тока я овыя… овыя.

— А чаво ж ты овый? — не сводя взору с улыбчивого и такого доверчивого лица шишуги поинтересовалси мальчуган, и подняв леву руку, провёл перстами по затылку, откудась вдругорядь вылетело две бчёлки, кые без задержки, присоединились к парящему жёлтому комочку.

— Вок!..вок!.. — Застонал Гуша, и громко втянув носом воздух, горестно загутарил, — шилно шидидый я… шидидый и ушо дудо-ва… Одогош шишугушки миня ни лубяд… вок!

— Ужотко эт ты прав Гуша, до зела ты сёрдит, — согласилси отрок. Он мотнул у сторону дубиной, указуя таким образом подыматьси на ноги и скузал, — сице, шо давай выводь мене отсюдава, а то там, верно, мои путники изволновалися искаючи мене.

— Ночя у лишу, — пояснил шишуга, и, подняв увысь сомкнуту во кулак руку, оттопырил указательный, толстый да короткий палец, с загнутым коготком, направляючи егось на свод землянки, да качнул своей здоровенной головой. — И двои пудники кичад… кодяд и кичад… Болил… Болил!

— А ты откедова то ведаешь, шо вони гамють? — удивленно спросил малец, и нанова лягонечко мотнул дубиной.

— Шышу… шышу я… вшо… вшо шышу… Болил! Болилка… кичад… иди ды? — прокалякал Гуша и ащё ширше растянул нижню губу.

— Коли гикають, знать переживають да тревожатси, — загутарил мальчишечка и вотступая назадь, вздел леву руку уверх едва помахав бчёлкам, словно подзывая к собе и немедля те, точно понимаючи Борилку взвились выспрь и подлетев к няму, замерли издавая тихое ж… ж..ж.. — Тадысь давай поторопимси, — вуказал он.

— Кгы… кгы… кгы, — издал Гуша и кивнув на жужжащее облачко прокалякал, — а бчолки у дибя из галовы ушо вылядад.

— Вылетають… вылетають, — недовольно забалабонил малец, почувствовав аки очередна бчёлка, проползла по спутанным волосьям, да еле слышно зажужжав, присоединилась к воблачку. — И похоже вельми серчают на тя… занеже ты продолжаешь сёдеть.