Веремя странствий [СИ]

— Гы… гы… гы, — загигикал шишуга, и потер меж собой волосаты ладошки. — Голодин… и я голодин, подому съим дибя. Ды болшой и дакой кушный.

— Неть! неть! — испуганно вскликнул Борилка припоминаючи полученный по лбу удар, и понимая, шо человечек кажись ня шутить, да дёрнулси уперёдь намереваяся разорвать связывающи егось путы. — Я вовсе не кусный, и шамать мене не стоить… зане я до зела горький… горький. Тьфу и у роть неприятно брать.

— Кгы… кгы… кгы, — тяперича шишуга не смеялси, а похоже закашлял. — Кушный… кушный.

Существо казало те слова да немедля развернулось и медленной поступью, усё ащё покашливая, пошло тудысь у тёмну часть землянки. А Борила узрев уходящего шишугу, ощутил аки на голове у няго сами собой поднялися дыбом волосы, по коже спины колкой волной пробегли крупны мурашки, и во душе, на какой-то сиг, появилси дикий ужас, жёлающий вырватьси из приоткрытого рта. Токмо малец поспешно сжал плотно уста и принялси шибче рватьси воперёдь, стараясь разорвать ужу связывающу руки.

Скрывшегося, у сумраке землянки, человечка, в энтот раз, было усё ж можно разглядеть и мальчоночка видал як тот чуток пройдя, остановилси осторонь левой стены и, покряхтывая, наклонившись, поднял чавой-то с пола. Кадыличи ж он сызнова распрямил свой стан, и неторопливо развернувшись, направилси к мальчику, Борилка задышав ищё тяжелее, с большим усердием принялси рвать сдерживающие егось путы. Потому как приближающейся шишуга нёс во руках ту саму здоровенну дубину с набалдашником, каковым судя посему и был приветственно огрет мальчишечка по лбу. Человечек подошёл ближее к отроку и занёс над ним дубину, ноли коснувшись ейным набалдашником свода землянки.

— Погодь, погодь, — гикнул мальчоночка, и, задравши голову, уставился на занесенную над ним дубину. — Глянь чавось у мене на груди есть.

— И чиго дам? — слегка покряхтывая, вопросил шишуга, продолжая подпирать дубиной потолок свово жилища.

— У тама знак Асура Велеса, — торопливо ответил Борилка и повел очами в сторону груди. — Ты як лесной житель, должён подчинятьси Велесу поелику…

— Никаму я ни подчинаус… сыг… сыг, — чуть слышно рыкнув, скузал шишуга. — Я диби ни дука, я лудя.

И человечек, сувсем немножечко согнув ноги у коленях, отвел назадь дубину с округлым набалдашником, запрокинув туды не тока руки, но и усё тело, да абие, резко, низвергнул её на голову отрока.

— Ай! — токась и вуспел выкрикнуть малец, да у последний морг увидав летящу в его направление дубину, склонил голову униз подставляя под тот удар не лоб, а затылок, шею и спину.

Раздалси довольно громкий звук, будто ктой-то сломал вельми крупну ветвь у дерева, таче Борилка вощутил сильну боль в подставляемой им спине, и голове, да вдругорядь пред евойными очами проплыл густой чёрный мрак, усеянный с водного краю яркими белыми крапинками света.

Верно, како-то времечко, та темина парила пред глазами мальчика, засим белы крапинки света нежданно вспыхнув начали мерцать, будто звёзды во ночном небе, а ускорости и вовсе принялись увеличиватьси, разрастаяся уширь, поедая усю мглу. Немного погодя они полностью поглотили ту плотну темриву, заполнив очи отрока сначала белым, а опосля бледно-голубым светом. Мальчоночка, пару раз моргнул, и узрел поперед собя кучу сухого бурого мха, да лежащи на нем раскиданны у разны стороны ноги. Медленно покрутив головой, Боренька почувствовал резку боль сразу у главе, шее и спине. Он ащё раз порывисто моргнул, тряхнул свисающими, устремлёнными к долу волосами, и неспешно подняв склоненну, и точно повисшу удол главу, распрямил шею, стан, да осмотрелси.

Малец усё так же находилси в землянке, привязанный ко столбу, в шаге от няго на земляном полу валялась дубина, да туло, а недалече, в светлой части жилища, приткнувшись ко стене, свярнувшись калачиком и укрыв голову руками лёжал шишуга, над оным лётало цельно облако масеньких, жёлтых бчёлок. Они нещадно жалили человечка и у лицо, и спину, и руки, и ноги, да несмотря на шёрсть, по-видимому, причиняли дюже болезненны страдания. Шишуга легохонько да вельми жалостливо постанывал, и, стараяся отбитьси от бчёлок, инолды отрывал руки от головы, мотылял ими тудыли-сюды, жаждая разогнать расшалившихся махунечких животинок. Обаче, при энтом он открывал свово и вовсе ничем не прикрыто лицо, у кые немедля, прямёхонько у бледно-буровату кожу, впивались сёрдиты бчёлки, кусая ащё шибче да злее. Шишуга тадысь издавал продолжительное: «А… а… а!..» да пронзительно всхлипывал, будто сбираясь ревмя зареветь.

Борила задрав, тяжёлу от боли, голову, поглядел увыспрь. Там, над ним, совсем близёхонько также витали бчёлки. Чай вони, вылетаючи из раны, оставшейся на главе и спине, да кружа над волосьями отрока, не жалили егось, а даже наобороть точно старались помочь. Еле слышно жужжа, бчёлки, порывисто дергали своими крохотулечными ножками, и, ссыпали с них на мальчоночку мельчайше крошево златого света, от которого боль у ранах вроде як утихала.

— Бчёлки, бчёлки, — заплетающимся, неповоротливым языком вымолвил отрок. — От пут мене освободите.