Вересковая принцесса

– Как, я такое слабое создание?.. Знала бы это Илзе! Она не переносит слабонервных дамочек… Но мы должны снять повязку, фройляйн Флиднер – она нисколько не нужна, – я схватилась за бинты. – Ах, моя роза! – воскликнула я невольно.

– Вы должны получить её назад, – удручённо сказал господин Клаудиус – я видела, что он тяжело вздохнул. Он пошёл в соседнюю комнату, где цветок всё ещё валялся на полу, и подобрал его.

– Я должна хранить эту розу с большим уважением – ведь фрау Хелльдорф так долго ухаживала за ней для меня; мы вместе наблюдали за каждым лепестком и видели, как она растёт, – сказала я, взглянув на господина Клаудиуса, когда он протянул мне розу.

Эти несколько слов возымели странное действие – печальное и мрачное выражение совершенно исчезло с его лица, а у окна зашуршала гардина, и Шарлотта, которая, видимо, после моего падения ускользнула в темноту оконной ниши, быстро вышла из-за шторы. Она пролетела сквозь комнату и упала передо мной на колени.

– Принцессочка! – умоляюще прошептала она тонким голосом и, прося прощения, протянула ко мне руку.

Господин Клаудиус встал между нами. Я задрожала – я никогда ещё не видела, чтобы в этих больших синих глазах загорался такой неукротимый гнев.

– Ты не дотронешься до неё и кончиком пальца! Никогда больше! Я сумею защитить её от тебя! – резко вскричал он и оттолкнул её руку… Как неумолимо жестоко мог звучать этот спокойный, хладнокровный голос! Фройляйн Флиднер в ужасе обернулась и испуганно посмотрела ему в лицо – впервые за долгие годы страсть, казавшаяся погашенной до последней искры, пробила плотину его беспримерно вышколенного самообладания… Пожилая женщина бесшумно закрыла двери – в соседней комнате всё ещё были гости.

– Я сожалею – горько сожалею о том моменте, когда я на своих руках принёс тебя в этот дом, надеясь спасти в более чистой атмосфере! – продолжал он с той же резкостью. – Я носил воду решетом – яблоко от яблони недалеко падает, и дикая кровь в твоих жилах…

– Скажи лучше «гордая», дядя! – перебила она его, поднимаясь с пола – она была бледной как смерть, а её вызывающе откинутая голова, казалось, окаменела в своём издевательском спокойствии.

– Гордая? – повторил он с горькой улыбкой. – Скажи мне, когда и каким образом ты привыкла проявлять это замечательное качество? Вероятно, тогда, когда ты безо всякого достоинства и женственности ведёшь себя как необузданная вакханка?

Она отпрянула, как будто он ударил её в лицо.

– И что ты называешь гордым? – неумолимо продолжал он. – Твою неуправляемую тягу к званиям, титулам и положению? То, как ты презрительно и бессердечно обращаешься с людьми, которые, по твоему мнению, стоят намного ниже тебя?.. Таким поведением ты часто глубоко огорчаешь меня и, сама того не зная, всё глубже увязаешь в гиблом болоте под твоими ногами… Берегись.

– Чего, дядя? – холодно перебила она его с насмешливо опущенными уголками рта. – Разве мы, мой брат и я, не прошли уже все стадии подавления? Неужели в наших действительно высоко устремлённых душах осталась хотя бы одна струна, которую ты ещё не ухватил и не выдернул как противоречащую и не соответствующую практической – скажу мещанской – жизни? Неужели ты не растаптываешь наши идеалы везде, где только можешь?

– Да, как ядовитых змей, как химеры, которые не имеют ничего общего с моралью, с действительно достойным взлётом человеческого духа… Вы абсолютно не благородны в глубине вашей души! В вас нет даже места благодарности!

– Я была бы благодарна тебе за хлеб, который ела, – если бы мне больше нечего было от тебя требовать! – вскинулась она.

– Ради Бога, замолчите, Шарлотта! – вскричала побледневшая фройляйн Флиднер и схватила её за руку. Та гневно оттолкнула её. Господин Клаудиус, застыв в безмерном удивлении, окинул взглядом грозно поднявшуюся девичью фигуру.

– Чего же ты требуешь? – спросил он с прежним хладнокровием.

– Прежде всего – правду о моём происхождении!

– Ты хочешь узнать правду?

– Да, – сказала она. – Мне нечего её бояться! – выдохнула она с триумфом.

Он повернулся к ней спиной и прошёлся по комнате – было так тихо, что мне казалось, что все должны слышать свой лихорадочно бьющийся пульс.

– Нет, сейчас нет – когда ты меня так глубоко оскорбила – это была бы недостойная месть! – сказал он в конце концов, остановившись перед ней. Он поднял руку и указал на дверь. – Иди – ты ещё никогда не была менее готова вынести правду, чем сейчас!

– Я это знала! – засмеялась она и выбежала в коридор.

Фройляйн Флиднер дрожащими руками наложила мне свежую повязку; затем она вышла, «чтобы поглядеть, как там гости».

Моё сердце застучало – я осталась наедине с господином Клаудиусом. Он сел рядом со мною на стул.

– Это была дикая сцена, не годящаяся для этих испуганных глаз, которые я бы с радостью защитил от тяжёлых впечатлений! – сказал он твёрдым голосом. – Вы видели меня резким – как мне жаль!... Слабое доверие, которые вы мне сегодня оказали, снова исчезло без следа – я могу себе это представить…

Я покачала головой.