Вересковая принцесса

Она замолчала и поглядела на дверь, на пороге которой бесшумно возник господин Клаудиус. Совершенно не смущаясь, она поднялась и поздоровалась с ним… Коротко ответив на её приветствие, он подошёл к столу и поднёс к свету печать письма, конфискованного в конторе.

– Как к тебе попала печать с этим гербом, Шарлотта? – спокойно, но довольно резко спросил он.

Она испугалась – я видела это по трепету её полуопущенных век, из-под которых она с наигранным равнодушием посмотрела на герб.

– Как она ко мне попала, дядя? – повторила она и шутливо пожала плечами. – Мне очень жаль, но я не могу тебе сказать!

– Что это значит?

– Я неясно выразилась, дядя Эрих? Тогда скажу так: в данный момент я не в состоянии сообщить тебе, как ко мне попала эта красивая печать… У меня тоже есть мои маленькие тайны, которыми кишит старый Клаудиусовский дом… Я её не украла; не купила; она не была мне подарена. – Она настолько далеко зашла в своей наглости, что, казалось, была готова играть с роковой тайной, как с мячом.

– Остаётся единственная возможность: ты её нашла, хотя я не могу себе представить где, – сказал он, неприятно поражённый её дерзостью. – Я не собираюсь напирать и дальше – храни свою тайну. Вместо этого я спрошу тебя серьёзно: как ты посмела использовать этот герб?

– Потому… потому что он мне нравится!

– Ах вот как – ну что ж, у тебя прекрасное представление о «твоём» и «моём»!... Конечно, эта печать никому не принадлежит; даже у меня нет почтения перед воспетым в стихах ореолом подобного герба – я мог бы позволить тебе детское удовольствие и далее запечатывать твои письма этим коронованным орлом, не будь ты – Шарлотта; закоренелому игроку, которого хотят вылечить, не дают в руки карт… Отныне я раз и навсегда запрещаю тебе пользоваться найденной печатью!

– Дядя, я спрошу тебя, а имеешь ли ты на это право? – вскричала Шарлотта со страстью.

Меня трясло от страха и волнения – она вплотную подошла к тому, чтобы одним ударом разрубить узел.

Господин Клаудиус отступил на шаг и окинул её удивлённо-гордым взглядом.

– Ты решаешься высказать сомнение? – он был в гневе, но полностью владел собой. – В тот час, когда вы – ты и твой брат – на моих руках покинули дом мадам Годен, я получил это право. Я дал тебе имя Клаудиус, и ни один суд в мире не может ничего мне запретить, коль скоро ты его носишь… Неужели придёт такой момент, когда я пожалею, что защитил тебя и Дагоберта этим сокровищем моих предков? Мой брат нанёс ему ущерб, связав с ним эту бессмыслицу – он указал на печать; – по моей воле она никогда не воскреснет к жизни! – По Шарлоттиному лицу скользнула насмешливая, высокомерная улыбка; он увидел это и нахмурился. – По-детски слабая и хворая душа в таком сильном, здоровом теле! – сказал он, окинув взглядом крупную фигуру молодой девушки. – Ты жалуешься на надменное высокомерие дворянства и в то же время – как и тысячи других слабоумных душ – укрепляешь его своей жаждой вращаться в кругу знати, раболепной холопской покорностью; тебя же при этом только терпят… Я не принадлежу к тем фанатичным противникам дворянства, которые хотят столкнуть его с пьедестала, – но я утверждаю также и то место, на котором стою сам… Значение знати и без того изменилось – я не склоняю покорно перед нею голову и, следовательно, не покоряюсь ей. Воображаемая сила дворянства произрастает из вашей слабости – где нету поклонения, там нету и кумира.

Шарлотта снова бросилась на диван – её щёки горели; было видно, что ей стоит больших усилий сдерживать свой язык.

– Боже мой, да что я могу поделать со своей природой? – вскричала она глумливо. – Чем я могу себе помочь, ведь я принадлежу как раз к этим слабоумным душам! Почему я должна это отрицать – если бы прекрасный коронованный орёл на печати был связан с моим настоящим именем, я была бы горда – горда сверх всякой меры!

– Ну, законы природы позаботились о том, что деревья не могут дорасти до неба… Горе тем, кто был бы вынуждён общаться с тобой, если бы на твою долю и в самом деле выпало это так называемое преимущество рождения! По счастью, ни твоё теперешнее имя, ни имя твоей собственной семьи не дают тебе этого преимущества…

– Имя моей семьи? И как оно звучит, дядя Эрих? – Она поднялась и горящими глазами пристально посмотрела на него.

– Ты на самом деле забыла? Имя, которое «звучит в тысячу раз красивее и благороднее, чем грубое, неуклюжее немецкое имя Клаудиус»?.. Оно звучит – Мерикур. – Он произнёс это почти по слогам.

Шарлотта снова опустилась на подушки и прижала к губам платочек.