Веретейская волость

Старшая моя сестра, Екатерина Геннадьевна (двумя годами старше меня) была отдана отцом в Ярославское епархиальное женское училище, только что открывшееся, и окончила там курс. Среднее систематическое образование среди женщин духовного ведомства было в то время (начало 80-х годов) большою редкостью: на три губернии (Ярославскую, Костромскую и Нижегородскую) имелось всего лишь одно училище, помещавшееся в Ярославле, но туда принимались лишь дети священников. В гимназиях же обучать дочерей могло лишь духовенство Ярославля и Рыбинска, где такие гимназии имелись. Поэтому на отца, пославшего дочь во вновь открытое архиереем Ионафаном училище, большинство окрестного духовенства посмотрело как на выскочку и либерала и создало легенду о его мнимом богатстве («деньги бесятся»). Сестра Катя, девочка крайне скромная и большая рукодельница, училась прекрасно; по окончании курса поступила учительницей в нашу сельскую школу. В 19 лет она вышла замуж за учителя Михаила Павловича Соколова, но через год умерла родами, оставив дочь Шуру, которую выкормила и воспитала бабушка (моя мать). Шура была нашей общей любимицей. Когда я женился, она только окончила курс в веретейском двухклассном училище, и мы с женой взяли ее в Либаву — доучиваться в гимназии. Из Либавы она переехала с нами в Петербург и продолжала учение. Красавица собой, с блестящими способностями, она, к общему нашему горю, умерла в 15-летнем возрасте от порока сердца.

Брат Иван, младше меня на четыре года, по окончании курса Ярославской семинарии, несколько лет учительствовал в сельской школе, а потом, следуя заветному желанию отца, поступил в священники, сначала в селе Тимохово, а потом в селе Зиновьево Пошехонского уезда. Неглупый от природы, он в большей степени, чем другие братья, отличался общим нашим ширяевским недостатком — леностью. К пастырским обязанностям он относился формально, сельским хозяйством совсем не занимался, а увлекался только одним — искусственным языком эсперанто и весь свой досуг употреблял на переписку с заграничными эсперантистами. Он переводил на этот язык русских классиков и составлял на том же языке небольшие рассказы, которые печатал в эсперантских журналах (рассказов этих я не читал). В годы революции он перевел, между прочим, роман Толстого «Анна Каренина». Этот перевод, если не ошибаюсь, остался ненапечатанным. Очень самолюбивый, он держался от нас, братьев, в стороне. Мы, особенно брат Федор и его жена, пытались его «окультурить», пробудить умственные интересы, ввести в общество, но он уклонялся под разными предлогами. Жил он священником очень серо. Своим трем дочерям он не успел дать законченного образования, так как этому помешала революция. Семейная жизнь у него сложилась довольно нелепо: жена, типичная деревенская попадья, к тому же скаредная, дочери, девицы без всякой инициативы, совершенно не приученные ни к какой работе (кроме плетения кружев), до взрослых лет не видавшие людей. Отец — замкнутый, суровый дома, оживлявшийся только в обществе людей, ниже его стоявших, наивно верил в кратковременность революции и умер (в 1933 году), оставив жену и детей совершенно беспомощными. После его смерти дочери пошли в прислуги, одна в Ленинграде, две других в Москву. Только благодаря настойчивости, которую проявили моя жена и дети, старшая — Анастасия устроилась конторщицей на заводе (в Островках, на Неве). Елена живет до сих пор прислугой в Москве (1934 г.), а Клавдия служит сиделкой в вологодской больнице. Мать у них живет в деревне, перебиваясь кое-как изо дня в день.

В семье брата Ивана в тяжелое время революционной разрухи и голодовки (в 1919 году) я со всеми ребятами нашел приют на несколько месяцев, и за это мы все остаемся ему и его жене глубоко признательными.

Сестра Зинаида Геннадьевна, семью годами моложе меня, по окончании епархиального училища несколько лет учительствовала в деревне, верстах в пяти от родины. Умственными запросами она не отличалась, но обладала хорошим голосом и слухом, и мы (я и дядя С. Ширяев) вытащили ее в Петербург учиться. Она поступила в Консерваторию (по классу пения), училась долго, что-то около восьми или девяти лет, и с трудом окончила ее, главным образом потому, что вначале совершенно не умела играть на рояле. Вышла замуж за певца — консерватора Федора Михайловича Сергеенко, который вначале подвизался на оперной сцене, сначала в Ленинграде, а потом в провинциальных городах. После трех лет супружеской жизни он бросил жену с двумя малолетними детьми (Владимир и Ольга), которых она теперь (1934 г.) и поднимает с большим трудом, при поддержке главным образом брата Николая, оставившего ей после смерти некоторую сумму на воспитание детей. Самые голодные года она прожила с ребятами на родине, работая там секретарем сельского совета. Теперь она работает на фабрике «Светлана».