Веретено

Конфликт индивидуального и видового лишь слегка обозначен. Индивидуальность разумного уровня настолько слабее своей природной основы, насколько незначительны причины отчаяния человека в сравнении с миллиардолетними преградами, которые преодолела его клетка. Но намек на индивидуальное бессмертие дала сама природа, рискнув пойти по пути роста сознания.

Парк, окружающий лабораторию, представлял собой ухоженный лес. Местность была почти безлюдной и казалась заповедной. Полянки, овражки, холмики, тропинки, мосточки. Дорожка, проходя местами через дебри диких зарослей, казалась настоящим тоннелем. У ступеней ротонды, уходящих вглубь лесного озера, пестрый венок лежал на воде. Тонкие стебли обвили колонны, плотно облепив их цветами. На чистой глади застывшие отражения нависших деревьев переплелись с небом и высоко построили подобие светлого купола, обняли все маленькое озеро, не тронув его мягкую поверхность, на которой мерцал лепестками венок. Однажды вздохнув, все здесь замерло, рождая тишину и умиротворение в количествах чрезмерных.

Тропинки расплели свои петли и слились в одну узкую нить, уводящую в дикую чащу. Сквозь лес, огибая озеро, она вывела к склону, с которого были видны шпили дворца, галереи, соединенные площадями с фонтанами. Захватывающий дух вид на грандиозную выставку красоты.

Лес не сдавался, трава упорно прорастала на дорожках, ведущим к дворцовым площадям. Каждый новый хрупкий зеленый росток, пробивающийся сквозь асфальт, обладает жестокой силой новизны, отрицающей предыдущие воплощения приспособительных форм. Свежесть красоты природных проявлений, выхваченная художником как вдохновение нового пейзажа, опирается на безжалостное отрицание. А что такое природа, предшествующая этому вдохновенному моменту, поселившемуся по праву в картинной галерее. Это лишенная замыслов беспощадность миллиардов тонн смерти, наполняющих до отказа миллиарды лет. Каждая индивидуальность гибла и гибнет, и сколько еще погибнет, прежде чем когда-нибудь высочайшая персонификация природы сможет сказать, что не хочет умирать.

Ну а пока эти венценосные представители природы нарекли бессмертными свои творения. По тому лишь праву, что смогли вдохнуть в них отражение жизни. Проходя мимо, Он видел, как оживали камень и краски. В галереях картины и скульптуры жили своей жизнью, давно не связанной с жизнью и желаниями их творцов. Осязаемые воплощения стремления к счастью.

А что если и счастье – всего лишь насмешка физиологии над разумом. Гормональный всплеск, электрохимический фейерверк в нервной системе, воздействие на центры, какими бы они ни были и где бы они ни находились в человеке – они находятся в нем, то есть в структуре, эволюционно предназначенном решать задачу видового выживания. И то, что разум теперь может отделить блаженство от выживания, не делает ему чести ни с точки зрения природы, цель которой оказалась оторванной от средств ее достижения – то есть не достигается, ни с точки зрения рационализма развития ума, которого нет в эйфории самой по себе.

Даже вдохновение художника, рождение замысла, счастье от созерцания созданного сравнимо лишь с тихим и умиротворенным умиранием существа, выполнившего свое предназначение. Счастье, не принижая всех его достоинств, есть состояние отработанного материала. Видовая награда, пусть и заслуженная, но прощальная.

Даже предвосхищение счастья, процесс творения, все то, что предшествует, счастью – лишь фаза этого видового процесса. И с творцом можно попрощаться, если созданное лучше создателя.

Доказать себе собственную значимость он может, только если способен возобновлять этот цикл. Если он способен вновь окунуться в несчастье, в несчастную среду рождения замысла. Недовольство собой, сомнения, дисбаланс, сознательное удаление от равновесия и все прочее, сопровождающее волю, это и есть качество разума, которое может быть признано достойным им самим. Это созерцание счастья в единстве с его противоположностью – волей. Чистота предвосхищения – не в самом мотиве, а в его соседстве с волей. Предвосхищение как счастье есть одна из фаз пульсации – единства противоположностей. Единство – не в сумме противоположностей, а в их соседстве во времени – в пульсации. Эйфория при достижении цели – равновесия – как раз их сумма, то есть ноль. Эйфория – эволюционная награда умирающей ненадобности. Предвосхищение – пульсирующий блеск счастья в момент собственной значимости для всеобщей природы. Разум может подчинить счастье, если не даст этому пульсу угаснуть. Устать творить значит позволить природе избавиться от себя.

К скелету Он вернулся поздно вечером. Было темно, но было заметно, что фасад здания глядел без стекол. Они были разбиты и выбиты почти полностью на нижних этажах. Комнаты на другой стороне не пострадали, но внутри здания осколки сильно разлетелись, и каждый шаг по темному коридору производил дикий скрежет.

Свет включать не стал, посидел на стуле, потом лег на пол, тут же расслабился и заснул, наблюдая, как веретено плетет сновидение.