Веревочная баллада. Великий Лис

– Почему? Пойдем со мной? В смысле, с нами – с цирком! Отец услышит твою историю и найдет тебе место. Он только кажется строгим, но он чуткий человек. Пойдем, Тин, – уговаривал он.

Тина не то мотала головой, не то гладилась об его ладонь.

– Просто тебе говорить, Оли, – она поцеловала его пальцы.

– А что сложного-то?

– Никуда я не пойду. Я – не Либертина.

– Ты ее еще не видела, – убеждал Оли. – Она еще не раскрылась. Мастер запретил мне исполнить задуманное, сказал, что Шевальон не готов к провокационным сюжетам… Тина, она будет символом революции, поведет народ…

– Что? Нет! – Тина наконец улыбалась искренне, хотя все еще отрицала. – Мне духу не хватит! Какая революция – я Женералям слова поперек не скажу. И я остаюсь.

Последнюю фразу она произнесла мрачно, без тени былого сияния. Оливье еще раз коротко поцеловал ее плечо, встал и направился к окну.

– Мы уезжаем завтра после обеда. Если передумаешь, я буду ждать.

– Я не поеду, – повторила Тина. – Но ты останься.

– В смысле? Я не останусь с Женералями!

Он воскликнул так возмущенно, что она заливисто рассмеялась.

– Было бы забавно! Но я имела в виду, останься на ночь.

Оливье смутился своей недогадливости и, тоже улыбнувшись, посмотрел на нее исподлобья. Тина встала с кровати, подошла к нему и обняла, прокравшись пальцами в черные кудри.

– Если отец тебя не накажет, конечно, – сказала она.

– Накажет, но завтра. Сегодня мы вряд ли встретимся, – ответил Оливье и поцеловался второй раз в жизни.

Цирк оставил Шевальон в глуши порядка и едкого спокойствия, больше похожего на банальную скуку.

Северо-западные земли Эскалота были пропитаны древней верностью и изобилием прочих дворянских привычек. Однако чем ближе к столице, к промышленным большим городам, тем больше вскипали волнения. И однажды цирк прибыл к истлевшей земле: под колесами хрустели и вспыхивали угольки выжженного поля, пепел залетал в форточку и оставлял черные штрихи, словно счет загубленных жизней. Оливье выскочил на улицу и пошел рядом с волочащимся фургоном. Он стал свидетелем обнаженных конструкций развороченной сцены: глаголи вдоль дороги и виселицы на площадях, не прикрытые никаким занавесом, кроме тумана. Безликие повешенные марионетки с мешками на головах вяло пританцовывают, водимые ветром. Трагический акт гражданской войны, гастролирующей по стране. И единственные сорванные аплодисменты – хлопки вороньих крыльев. Вздернутые носы ружей то и дело подгоняли уставших статистов: налево расстрельные командиры, направо рядовые висельники.

– Оливье, живо внутрь! – рявкнул мастер Барте.

Оливье, напуганный увиденным пейзажем, подчинился.

– Что здесь было?

– Резня, – коротко ответил мастер и задернул шторку на окне.

– Это Мытарь? Это он сделал?

– Да, он. – Мастер Барте всем видом выражал неудовольствие от разговора.

– Кто эти люди? А если бы мы раньше приехали? – спросил Оливье, ныряя под шторку.

– И думать не хочу! – одернул его мастер. – Едем прямиком в Эскалот, в столицу. Пока в окрестностях не до веселья.

Столица громыхала трамваями, повозками, каретами и машинами, обволакивала газами, парами и осенним смогом. В столице мастер всегда устраивал артистов в гостинице. У цирка была расписана вся следующая неделя, поэтому Оливье возился с марионетками денно и нощно. Мастер Барте организовал новому кукольному театру официальный дебют в Малом зале – это лучшее, на что мог бы рассчитывать начинающий режиссер.

– Я дарю тебе ту возможность, которой у меня в твои годы и близко быть не могло. Используй ее с умом: никаких либеральных высказываний, никаких сомнительных идей, никаких призывов, тем более. В дни гражданской войны цензура сурова, не давай повода возможным завистникам и конкурентам заткнуть тебя.

– Спасибо, – коротко ответил Оливье.

– Я рассчитываю на тебя, – мастер Барте проницательно посмотрел на сына, а потом закрыл за собой дверь.

Оливье быстро учился работе с театром, но рук не хватало. Он не мог оживить хор, поэтому попросил Ле Гри и Юрбена помочь ему. К сожалению, Барте запретил ему раскрывать секрет своего мастерства посторонним, и он не мог набрать актеров в труппу. Оли вместе с Живаго доработал сюжет прогремевшей в Шевальоне пьесы и назвал ее «Волчий сонм».