Веридикт

Ночь бесшумно укрыла небо плотным, почти непроницаемым одеялом. Меральда выбилась из сил, но продолжала, если не бежать, то торопливо переставлять ноги. В шорохах джунглей ей слышался не комариный писк, не испуганные крики птиц, не повизгивание леммингов и не суетливое шуршание кроликов, а чеканная поступь гарнизона библиотеки, которую иногда перебивало утробное рычание служебных псов, неумолимо мчавшихся по её следу. Но уж лучше псы, чем рыщущие впотьмах химеры. Она даже не замечала, как влажная ночь холодила кожу под разорванным платьем, хотя к горлу то и дело подступал сдавленный кашель, грозивший неосторожно выдать её преследователям. Но девушка думала о другом. Кому понадобилось красть книги, которые нельзя прочитать? В Мистолии уже несколько тысячелетий не пользовались письменностью, с тех самых пор, когда в моду вошли синки — технологичные браслеты, способные синхронизироваться с нейронной активностью пользователя. Традиционные способы восприятия информации со временем отошли на второй план. Ещё бы! Один жест позволял сохранить в памяти всё: ухмылку профессора, смявшую и без того рыхлую кожу в уголке рта, интонации и мягкий тембр, чуть выбившийся из-под академической мантии воротник, а главное — все накопленные знания, им самим, его профессором и профессором его профессора. Старая библиотека, точно проросшая в землю нагромождением мрамора, гранита и орихалка, с её завораживающими цветными стёклами, сотни раз отреставрированными стеллажами и застывшими во времени книгами, была лишь музеем, древним памятником и одновременно надгробием ушедшей цивилизации. Меральда могла вспомнить каждую увиденную чёрточку и даже зарисовать, если бы ей дали бумагу и перо. Так зачем красть?

Ещё одной бессмыслицей было само бегство. Меральде Каллепс, остальным свидетелям преступления и даже вору некуда бежать. Так или иначе, всех присутствующих сегодня в музее, отловят и доставят на допрос. И не только потому, что синки архангелов в точности запечатлели их лица или экспресс, курсирующий между старой библиотекой и городом Солазур, зафиксировал оплату проезда с их счетов. Такие разбирательства могли разве что существенно отдалить неприятную встречу с герцогом Хари, но не отменить. Гарнизон в равной степени найдёт девушку и в общежитии Университета, и дома, в родном посёлке Хаз, до которого ей всё равно ни за что не добраться, и в раскинувшихся на десятки километров джунглях. Никому не удастся покинуть Мистолию, потому что, кроме королевства и густого тумана вокруг него, ничего больше не существует.

Как жительница окраины, Меральда не очень-то в это верила. Иногда, когда небо было особенно тёмным и пустым, в мглистой гуще на мгновение можно было разглядеть далёкий отсвет, промелькнувший так быстро, что не успеешь моргнуть. Проверить свою еретическую гипотезу она не могла — перед стеной тумана стояла ещё одна стена, рукотворная, сложенная королевством незадолго до полной утраты письменности. А может, не просто не могла, но и не хотела. В старых музейных синках хранилось множество трансляций того, как люди уходили в эту чудовищную серую хмарь. И не меньше записей о том, что они никогда не возвращались, будь то академики, увешанные аппаратурой, как праздничными гирляндами, исследователи на оборудованных вездеходах, беспечные романтики, еретики, самоубийцы, смертники или безумцы. Впрочем, то же касалось самоходных механизмов и лётных машин, — связь с ними прерывалась почти сразу. Имелись и свежие трансляции с полевых испытаний Академии Инженеров, наглядно доказывающие, что сколько бы тысячелетий ни прошло, человечеству не удастся продвинуться вглубь этой тайны ни на йоту. А пока королевство защищало своих граждан от порока, упрямства и сумасбродства так, как умело.

Сейчас Меральда думала, что с удовольствием шагнула бы в неизвестность. Вряд ли это страшнее, чем выпрыгнуть в окно. И уж точно не страшнее застенок Каструм-Мара, главной цитадели города Мираж. Именно там герцог Хари выпотрошит не только её синк, но и её саму, до последней мысли, а потом вышвырнет в туман как антиобщественный элемент. За ту толику недоверия, иногда самовольно проскальзывающую в её голове, за попытку побега или просто за косой взгляд. Теперь, когда архангелы гнались за ней своим утомительно медленным, строевым шагом, их нерасторопность больше не казалась девушке смешной. Скорее наоборот, давила и угнетала, выглядела как умышленный способ ещё раз доказать беглянке, что бежать некуда. И, несомненно, служила лишним подтверждением извращённой жестокости герцога Тобиэла Хари, а по совместительству — главного комиссара Мистолии. С прошлого полнолуния весь Университет гудел словно улей, студенты обменивались трансляцией с казни прислужницы, попавшейся на краже яблок с королевской кухни.