Веридикт

Вокруг так много народу, что кажется будто сам воздух наэлектризован, но возможно всё дело в близости тумана, его промозглых тёмно-серых клубков, неспешно размешивающих молочную пелену. Первоисточник фокусируется на женщине в белой сорочке, пытается через головы заглянуть в её глаза, полные паники и отчаяния. Она размахивает руками, с силой стискивая зубы, но архангелы обступили её и, по своему обыкновению, медленно и даже лениво теснят к туману. К кадрам примешивается чужая грусть, бессилие и жажда справедливости. Взгляд падает на фигуру комиссара, развёрнутую немного боком к зрителю, его рот искажается в гримасе брезгливости, словно тому хочется плюнуть напоследок в лицо воровке. Тут синк обливает зрителя жгучей ненавистью, почти кислотой, такой реальной и едкой, что трудно понять, кто испытывает эту эмоцию на самом деле. Мысли первоисточника как на репите кричат «Это же просто яблоки! Нельзя казнить человека за кражу еды!». Прислужница, наконец, поворачивается, со спины рубаха насквозь пропиталась кровью, скомкалась и прилипла. Она делает свой последний шаг, исчезая во мгле, а трезубцы скрещиваются в том месте, где теперь уже никого нет.

Вспомнив об этом эпизоде, Меральда вздрогнула, хотя давно уже должна была беспрестанно трястись от ночного холода и сырости. Она спешно отыскала запись на браслете и удалила, жалея только о том, что не может так же запросто стереть свою память. А ещё ей нестерпимо захотелось остановиться, прямо здесь и сейчас, сесть под ближайшей акацией и дождаться прибытия гарнизона. Для неё, обычной студентки факультета истории, жизнь закончилась со звуком свистка под крышей библиотеки, почти таким же символичным, как стук трезубцев на опустевшем эшафоте. Как бы быстро она ни бежала, как искусно ни пряталась, точка уже поставлена. Её ждут подвалы Каструм-Мара, идеограф и лично комиссар Хари. И только потом — объятия тумана. Конечно, Меральде было бы приятнее обойтись без середины этой логической цепочки и сразу приступить к развязке, но если ей и удастся по какой-то случайности добраться до окраин, то уж точно никак не преодолеть стену. А чтобы наложить на себя руки вот так, не дав себе шанса на спасение, ей не хватило бы мужества.

Как только девушка приняла решение, на душе стало легче. Вместе с вновь обретённой лёгкостью вернулись притупленные страхом ощущения — озноб, усталость, жажда и боль в затылке. Притулившись под навесом дикого сахарного тростника, низко склонившегося над тропой, она обняла свои колени, упёршись в них подбородком, и принялась терпеливо ждать, думая только о своей семье — о маме и сёстрах. И, должно быть, ждала так долго, что сама не заметила, как провалилась в беспокойный сон.

Меральду разбудил не лай собак и даже не чужие шаги, они и без того мерещились ей отовсюду. Какая-то смутная тревога, встроенный биологический радар. Она долго, до рези в глазах, всматривалась в темноту, пытаясь разглядеть хоть что-то, кроме очертаний покачивающихся лиан, пальмовых листьев и бамбука, и почти успокоилась, пока прямо перед её взором не прокралась пара ног в мягких ботинках из коричневой кожи. Эффект был столь неожиданным, что она чудом не закричала, а сердце, пропустив удар, затрепетало ещё быстрее, пытаясь нагнать сбитый ритм. Незнакомец бесшумно скрылся в чаще, больше похожий на фантом без пола и возраста, тёмный размытый силуэт в обычных человеческих ботинках. Скорее всего, это такой же беглец, скрывающийся от гарнизона, как и она сама. Тогда почему он напугал её так сильно, что девушка забыла как дышать?

Разобраться в причинах она не успела. Совсем близко, за рядом ротанговых пальм, раздалось рычание гончих, а затем и звонкий лай, сигнализирующий об удачной охоте. Меральда выползла из-под колосьев тростника и на ватных ногах побрела в сторону звуков. Сдаваться в компании будет не так страшно, как ждать своей участи в одиночестве. Псы обступили лежащего на земле человека, беспомощного и оглушённого. Завидев беглянку, беззащитно вскинувшую руки и старавшуюся не смотреть им в глаза, несколько особей бросились врассыпную, чтобы обойти её со спины. Хорошо натасканные, обученные твари расширяли границы круга. Она плавно опустилась рядом с телом — с мокрого затылка на траву капала бурая жижа. Собаки гавкали так усердно, что на щёки Меральды время от времени попадала их слюна. Запоздалая мысль с укором проскользнула в её голове — ну, чего стоило отсидеться в зарослях до прибытия архангелов?! Мужчина застонал. Меральда инстинктивно шарахнулась, а в предплечье впились клыки одной из псин. Не глубоко, но достаточно, чтобы зрение девушки помутилось от боли. Она попятилась, задев невольного компаньона второй рукой, гончая разжала челюсти и продолжила лаять, забрызгивая всё красноватой от крови слюной.