Веритофобия

Он тянется к справедливости, когда она ему очень нужна — потому что нету. А получив власть насаждать справедливость — вдруг начинает употреблять власть на другое.

Норманнское мироустройство — это право сильного, и плевать на договоры, слезы и кровь. Ордынская система права: кто выше — тот всегда прав, но основные законы соблюдаются свято. Итоговый после всех наложений русский вариант: кто выше — всегда прав, ему все можно, плевать на договоры и законы.

В этой системе большинство всегда будет угнетено и бесправно. Опущено и обижено. И будет жутко тянуться к справедливости.

Если потянутся совсем сильно — будет революция и гражданская война. Где под справедливостью мгновенно понимается интерес мой личный и моей команды. То есть сначала мои взгляды и принципы — но взгляды и принципы революционера всегда таковы, что всем инакомыслящим и инакоживущим должно быть плохо или совсем плохо. Заправь-ка ленту в пулемет. Сейчас мы установим справедливость.

Жакерия, восстание Уота Тайлера, война маздакитов — все это борьба за справедливость. Очень сильно люди тянулись.

Так что выделение русской тяги к справедливости — обычное завышение групповой моральной самооценки. Смесь легкой глупости с тяжелым самоуважением. Простительный комплиментарный национализм. Легкий такой зефирный шовинизм. Косметическая ложь — как утренний макияж дамы. Дама не так дурна, но всегда приятно выглядеть лучше.

А вот ты скажи ему, что ни фига русский не тянется к справедливости. Особенно политики, олигархи, суды с полицией и телевизионщики с рекламщиками. Про угнетателей он согласится. А вот за весь народ — даже не обидится. Просто не поверит и сочтет тебя оскорбителем и дураком в одном лице.

Вот все по отдельности — или жадные эгоистичные гады при власти, или обиженные бесправные людишки. Но все вместе — не замай! — это народ. И абстрактная часть этого вообщешного народа — человек, и вот он и тянется. К чему надо. К справедливости.

Потребность в национальной гордости и достоинстве, в национальном самоуважении и высокой национальной самооценке — перешибают правду, если она ущемляет эти чувства. И, не в силах отрицать очевидные аргументы — человек все равно остается при своем убеждении. Потому что на самом деле это не убеждение, а чувство. И чувство необходимое. Позитивное самоощущение. Иное состояние — это психическая болезнь. А болезней организм вообще и психика в частности стремится всячески избегать. Закон природы потому что. Чтоб не разладиться и не сдохнуть в больном раздрызге раньше срока.

Правда для счастья народа

В СССР мы жили в самом передовом обществе в мире. У нас отсутствовала эксплуатация человека человеком. Народ был хозяином всего. Народ состоял из двух трудящихся классов — рабочих и крестьян. И еще классовой прослойки трудовой интеллигенции.

Всю жизнь мы не догадывались спросить, между чем и чем эта прослойка прослоена. Но было и так понятно: прослойка — это недо-класс, под-класс, это ниже и меньше класса, не так значимо. Но тоже дружественно, поскольку она тоже трудящаяся.

А самым передовым и основным, самым главным — был рабочий класс. У него было самое правильное классовое сознание. Он был носитель передового начала социализма и коммунизма.

Это отражалось в искусстве: кино, литературе и живописи. В кино если были рабочие и другие классы — то именно рабочий говорил самые правильные вещи и принимал самые правильные решения. Именно рабочего любила самая красивая девушка. Хотя инженер был ученее — но рабочий был прав такой народной рабочей мудростью, таким самым умным здравым смыслом. Также рабочий был умнее крестьян, правильнее понимал жизнь и политику. В литературе о советской жизни именно рабочий занимал более верную позицию, чем интеллигенты, и только он мог обеспечить начальству внедрение новшества или победу соревнования. И вообще рабочий человек был соль земли, основа. Все вокруг было сделано его руками.

Ты взрослел — и возникали вопросы. Передовому рабочему полагалось учиться. Ночью, уставший от перевыполненного плана, он корпел над учебниками и писал конспекты. А дальше?..

А дальше он кончал заочный институт, становился инженером — и мгновенно, не выходя из цеха, терял свою… передовость… Переставал быть самым передовым. Делался интеллигентом — членом прослойки. Членом туда, членом сюда, а гегемония утеряна…

Ты взрослел дальше, и знание жизни умножало печаль. Вот рабочий получает двести рублей в месяц. Скажем, я в формовочном цеху бетонного комбината получал двести, и мог даже не уметь читать и писать. Я получал свои двести, отдай и не греши, за пыль, грохот и пролетарскую сущность. Но учителем после университета я получал сто!

Хрен с ним с учителем, он сбоку. Но вот бетонщик, которого надо учить полчаса и который курит три четверти времени, выучился на инженера — и стал получать те же сто! Как это так? Ведь инженер умнее, ученее, работает больше в своей конторке за стеклом, и его на первого встречного стройбатовца не заменишь! И зависит от него больше…