Верхом на ракете

Нет, проблема заключалась не во мне. И все же мне было неуютно. Я хотел любить этого человека бескорыстно. Он, как и Донна, были неотделимы от исполнения моей мечты. Если бы в октябре 1977 года кто-то другой возглавлял комиссию по отбору астронавтов и беседовал с нами, смог бы я попасть в отряд? Я в этом сомневался. Другая жена — другая жизнь, точно так же и другой шеф Директората операций летных экипажей имел бы другие критерии отбора астронавтов (скорее всего, такие, которым я бы не соответствовал). Я хотел оставаться преданным вассалом Эбби всю свою жизнь. В день нашего приема в Центр Джонсона в 1978 году на сцене не было более лояльного ему астронавта. Однако за прошедшие годы его сталинистская секретность, его безразличие к страху, который царил в Отделе астронавтов, его несправедливое отношение к летчикам из ВВС, вопиющий произвол в полетных назначениях и, наконец, полное отсутствие обратной связи полностью исчерпали мою верность.

В то время как в отделе царила атмосфера праздника, один из астронавтов заметил: «Пока кто-нибудь не вонзит в его сердце осиновый кол, я не поверю, что он ушел навсегда». Эта реплика оказалась пророческой: дни Эбби в Центре Джонсона еще не были сочтены. За время работы в штаб-квартире он сделался союзником Дэна Голдина, который в 1992 году стал администратором NASA. В 1996 году Голдин назначил Джорджа директором Космического центра имени Джонсона[156], то есть дал ему должность с наибольшими полномочиями во всем NASA. В конечном итоге Джордж получил все и доказал то, во что каждый из TFNG верил так много лет: никто не мог сравниться с Эбби в способности манипулировать организацией, полной византийских интриг, подобной NASA. Его таланты могло бы с успехом использовать ЦРУ. Если бы в самые мрачные годы холодной войны оно сбросило Джорджа Эбби с парашютом на Красную площадь, голого и без копейки денег, через год он стал бы членом Политбюро, а через два — советским премьер-министром. И тогда холодная война закончилась бы на несколько десятилетий раньше.

5 декабря 1987 года Отдел астронавтов устроил прощание с Эбби в заведении «Пи-Тиз — французское барбекю». Официально мероприятие называлось «торжественный вечер в честь Джорджа Эбби». Примерно треть отдела сочла уместным не явиться, а два астронавта прямо сказали мне, что бойкотируют мероприятие. Полагаю, что некоторые из отсутствующих предпочли бы выполнить ночную трансатлантическую посадку в Тимбукту, лишь бы не выражать признательность Джорджу. Я пришел, главным образом, отпраздновать тот факт, что он уходит из нашей жизни. Никто не собирался в этот вечер петь сентиментальными голосами «Старое доброе время» Роберта Бёрнса. Вечер вел Марк Ли из набора 1984 года, и вел его прекрасно, в парике с короткой стрижкой, подражая Эбби. Марк явно придерживался мнения, что Джордж навсегда утратил власть над астронавтами, потому что его кислотный юмор явно был из серии «Я никогда больше не увижу этого человека». Он упомянул о приверженности Эбби к морским летчикам, о предполагаемой роли Дика Трули в его смещении с должности (примечательно, что Дик Трули и новый директор JSC Аарон Коэн на вечеринке отсутствовали) и о характерных для Джорджа приступах нарколепсии, во время которых он не хотел слушать мнения, отличающиеся от его собственного. Затем, к изумлению всех собравшихся, Марк снял парик и сделался сентиментальным: «Невозможно работать с боссом в течение стольких лет и не почувствовать комок в горле при его уходе». Я не мог поверить своим ушам, да и другие вокруг меня переглянулись столь же изумленно. Комок в горле при уходе Эбби? Разве что кость от здешнего барбекю застрянет у меня в глотке! Однако Марк продолжил свою полную любви речь, бойко двигаясь к финалу: «Но тем из вас, кто, быть может, чувствует комок в горле и у кого слезы наворачиваются на глаза при мысли об уходе Эбби… просто стоит вспомнить, каким засранцем он может быть!» Марк явно вышел за пределы допустимых режимов пилотирования. Все заулюлюкали и зааплодировали. Эбби изобразил ухмылку. «Что кроется за нею?» — думал я. Она могла означать все что угодно, от «я горжусь этими ребятами» до «я рассчитаюсь с этими вероломными козлами, даже если это будет последнее дело в моей жизни».

Эбби для меня умер. Другой важный для меня человек, мой отец, внезапно умер во сне несколькими месяцами позже — 10 февраля 1988 года. Ему было 66 лет, и он прожил ровно половину жизни с ногами и половину — без них. Мне смутно припоминается, как он стоит около меня, восьми— или девятилетнего, на прочных, как камень, ногах и показывает, как закрутить подачу или нанести удар. Но эти воспоминания почти вытеснены его образом в те три десятилетия, которые прошли после полиомиелита. В те годы я всегда видел его в инвалидном кресле, словно оно было частью его живого тела. И в этих сценах я видел человека, который стоял выше, чем большинство из нас могут стоять на двух ногах. Отец был героем для меня.