Читаем Верхом на ракете полностью

За столом сидели и другие ветераны космических полетов, «шишки» нашего учреждения, стать которыми было мечтой каждого новичка. Кроме Джона Янга там был Алан Бин, второй из лунопроходцев, все еще остававшийся в числе астронавтов. Там же расположились несколько астронавтов из программы «Скайлэб»: Оуэн Гэрриотт, Джек Лаусма, Эд Гибсон, Пол Вейтц и Джо Кервин. Оставался один астронавт с полета «Союз» — «Аполлон», Вэнс Бранд. Все еще был с нами участник экспедиции на «Аполлоне-13» Фред Хейз. Кен Маттингли, астронавт из первоначального экипажа «Аполлона-13», который оказался в контакте с больным краснухой и был заменен в последний момент[54], также оставался в NASA и сидел за столом. (Он заработал «крылья» астронавта на «Аполлоне-16».)

Личный состав отдела включал также 17 астронавтов, которые все еще ждали первого полета. Семерых «подкинули» NASA в 1969 году ВВС США после того, как была отменена их программа пилотируемой орбитальной лаборатории (Manned Orbiting Laboratory, MOL)[55]. Остальных отобрали в последние годы лунной программы[56], они стояли в очереди на полеты от «Аполлона-18» до «Аполлона-20», однако конгресс перестал оказывать им поддержку после «Аполлона-17»{7}. Большинство из этих несчастных 17 работали в NASA уже более 10 лет и не оказались за это время ближе к космосу, чем я. Им все еще нужно было ждать много лет, прежде чем они получат свои «крылья». «Боже, избавь меня от такой судьбы», — взмолился я.

Хотя мы пришли совсем недавно, мы понимали, что́ является в нашем мире полновесной монетой. Только космический полет! Те, кто взлетел на ракете, были богаты сверх меры. Те, кто нет, были бедняками. Тут не было «среднего класса». Мы взялись за работу, в которой звания, достаток, награды, степени и все прочие показатели успеха абсолютно ничего не значили. В этом отношении сидящие в зале нелетавшие старые астронавты были такими же пролетариями, как и мы, асканы, у которых еще молоко на губах не обсохло. Забудьте про 10 с лишним лет службы в NASA, это не в счет. Если всю жизнь пилотировать офисный стол, то, пусть это даже стол астронавта NASA, никто не приколет золотой значок[57] к твоему лацкану. Каждый из нас, новичков в этом зале, независимо от возраста и должности, всего лишь деклассированный пеон, и мы должны оставаться ими до того славного дня, когда будут подорваны удерживающие ракету пироболты и начнется путешествие в космос. В это самое мгновение мы станем царями.

Я смотрел на сидящих за столом и понимал, что каждый из нас думает об одном и том же: «Ну почему все эти старые пердуны не уволятся, не умрут или еще куда-нибудь не денутся?» Мы были дерзкими подростками в компании старших, которые не давали нам двигаться вперед. Мы не могли полететь, пока не полетят они. Сколько полетов они заберут себе? Сколько лет мне придется ждать, пока они взлетят и вылетят? Вскоре у нас с ветеранами сложились дружеские отношения, и все же никто из новичков не пролил ни единой слезы, когда кто-то из старшего поколения решался уйти на другую работу. На прощальных ужинах, которые они устраивали, мы были самыми счастливыми, потому что понимали: в кабине шаттла появится еще одно свободное место. И единственное, чего мы им желали, — уходя, уходи.

Позднее я узнал, насколько эти старики боялись нас. Нас отобрал Джордж Эбби, глава Директората операций летных экипажей и босс Джона Янга. Их — нет. Они стали астронавтами задолго до того, как Джордж занял эту должность. Говорили, что именно он будет назначать людей в экипажи шаттлов. Астронавты-старожилы беспокоились о том, удастся ли им слетать вообще. Джордж мог бы просто начать с нас, со своих протеже, и выкинуть конкурентов на улицу. Астронавты не заключали контракта, который бы гарантировал им полет. Поэтому старожилы в этом зале видели в нас угрозу своим местам в очереди. Неправда, что только члены нашей группы «обнюхивали» друг друга и метили территорию. Это делали все. Все мы мучительно хотели завоевать свое место в очереди на полет в космос и готовы были отстаивать его всеми средствами.

Хотя шесть женщин не могли метафорически «задрать ногу» на углу, каждая из них, безусловно, следила за пятью остальными и оценивала свое место в соревновании. Не требовалось особого ума, чтобы догадаться: одна из них будет на борту того самого шаттла, на котором полетит первый астронавт из нашей группы. Пиар-машина агентства с нетерпением ждала возможности отправить женщину в космос. Хотя я и сомневался, что дойдет до выдирания волос и царапания лиц, среди прекрасного пола было столько же соперничества, сколько и среди мужчин.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее