Верхом на раторне (ЛП)

Куртка Лордана ухмылялась ей из теней у двери, где она позволила ей выпасть из рук. Никакое другое слово не могло передать выражение этих острых складок толстой от стежков ткани, слишком тяжёлой, чтобы смяться, даже когда её так бесцеремонно бросили. Несмотря на протесты потревоженного Жура, она со вздохом встала, чтобы поднять её. В конце концов, зачем ещё она притащила с собой эту проклятую вещь? Рута, как могла, почистила её и заштопала разорванную подкладку, но при малейшем движении, из неё по-прежнему просачивалась наружу старая вонь, как всегда сильная, индивидуальная и отвратительная. Вернувшись с курткой к очагу, Джейм задумалась, не бросить ли её в огонь. Фамильная реликвия или же нет, Грешан без сомнений изгадил её во время последней починки. Но если куртка стала ободранной шкуркой старых кошмаров, то ей всё ещё нужно узнать их секреты.

Самодовольно воняя, куртка легла на неё непрошенными объятьями. Складки одежды, на которой она лежала, впивались ей в кожу и она беспокойно ворочалась, заставляя Жура ворчать. Огонь рычал над своей деревянной добычей. Снаружи приходил приглушенный рокот казарм.

Никогда в своей жизни она не чувствовала себя менее способной заснуть.

II

— Чего это ты ухмыляешься?

Харн мрачно глядел на старшего офицера Эдирр, сидящего, скрестив ноги, третьим справа от него по кругу, через высокомерного Ардета и Даниора, который казался слишком юным, чтобы находиться здесь, в такой августейшей компании. Как и в зале внизу, Совет Рандонов придерживался порядка следования знамён их домов, но сейчас они сидели кругом, не выделяя старших и младших.

— О, ничего, ничего, — поспешно сказал Эдирр и отвернулся, чтобы поговорить с серьёзным Бренданом справа от себя.

Харн потянул свой шёлковый шарф. Может он и миленький, но скользкий; ему пришлось завязать его узлом вокруг своей толстой шеи, чтобы удержать от соскальзывания. Однако, теперь он чувствовал, что тот как будто пытается его задушить. Или он, или вина: Кадет Рута перехватила его прямо у входа в Комнату Карт с коротким, свистящим посланием, что Лордан Норф полагает, что ему следует надеть этот шарф — и это тогда, когда Джеймс должна была точно знать, что он собирается предать её.

Он тайком скосил глаза на украшенную вышивкой кайму, которая, похоже, так забавляла Эдирра. Если смотреть сверху вниз, она походила на абстрактный узор, павлиново-синие нитки на мерцающем сером. Он не видел ничего смешного ни в нём, ни в чём-то ещё, случившимся этим вечером.

Жуткая судьба Искусительницы его не волновала — сильно: было ясно, что женщина пересекла множество ограничительных черт, и то, что она насквозь продырявила Шета Острого Языка стрелой было наименьшим из её проступков.

Но этот мальчик в квадрате с вырванным горлом… что за несчастный, маленький комочек он из себя представлял, его глаза и рот, разинутый в застывшем ужасе. Харн помнил его живого, слишком маленького для своего возраста, с худощавым, полным решимости лицом, борющегося за своё место под солнцем. Ребёнок. Искусительница могла это использовать: Вот твой шанс проявить себя, получить боевое крещение[75] на службе своей леди.

Кровь. Земля была пропитана ею. Его руки были влажными и сальными — только от пота, говорил он себе; но когда он закрывал глаза, всё, что он видел, было красным.

Что случилось с нами, Черныш? Как подобное могло произойти, да ещё в этом месте? Мы потерпели неудачу в чести, или это честь потерпела неудачу в нас?

Он крутил в ладони два камня — белый кварц и черный известняк, оба гладко отполированы горным потоком и согреты его прикосновением. Ещё два лежали перед ним. Подобно остальной части Совета он потратил последние несколько недель решая, какой камень заработал каждый кадет, белый или чёрный, остаться или уйти. Некоторые решения были очень непростыми. И одно из них становилось всё тяжелее с каждой минутой. Возможно, ему стоит попросить отсрочки. Способен ли хоть кто-то из них судить мудро и разумно после подобного вечера?