В Чикаго были одни новые лица, и тем не менее здесь прошло несколько по-настоящему удачных мероприятий. Слушая вопросы людей, я заметил, что у поразительно большого количества женщин были проблемы с гневом. В Нью-Йорке преобладала ревность. Поездка по городу оживляла впечатления предыдущего визита с Ханной. Толстый слой пены окатывал берега озера с каждой волной, и длинноволосые хиппи в плащах не по размеру – отдающие дань скорее королю Алкоголю, чем наркотикам, – пытались защититься от немилосердного ветра, вышибающего слезу. Счастливые люди попадались редко.
Зима уже стояла на пороге, и я первым делом направился в северную часть западного побережья. Путь лежал через Денвер, где пьяные индейцы на автовокзале выпрашивали деньги, рассказывая невероятные истории, и затем через Солт-Лэйк-Сити – чистую, но лишенную чувства юмора столицу мормонов. Этот город мне не особенно понравился. Складывалось ощущение, будто официальные здания здесь специально построили чрезмерно большими, чтобы граждане чувствовали себя ничтожными перед лицом божественного порядка. По пути в Портленд в штате Орегон, на этот раз на автобусе компании «Трэйлвэйс», мы миновали перевернутую машину в кювете. Я попросил водителя остановиться и выскочил из автобуса. К счастью, помощь никому не требовалась, но когда я, успокоенный, возвращался к автобусу, тот тронулся и укатил прочь. Почти сразу меня подобрал проезжий автомобиль, но при американских улиточных скоростях обогнать и остановить автобус нам удалось не сразу. Водитель выглядел как привидение. После того как пассажиры подробно высказали ему свое мнение, мне стало его жаль. Я спрашивал себя, сколько времени нужно терпеть ограничения и копить злость, чтобы человека в одной футболке оставить в холодной пустыне.
В богатой красками степи под Антелопэ в штате Орегон уже тогда была особая атмосфера. Впоследствии Бхагаван Раджниш собрал там свою коллекцию из 99 «Роллс-Ройсов». Тысячи его последователей давали врагам восточной духовности массу поводов для нападок. На внешнем уровне все было хорошо, пока Бхагаван не допустил ошибку, в публичной речи поставив Гитлера на один уровень с Ганди. Теперь Раджнишу дышали в затылок американские евреи, и его конец был только вопросом времени.
Проехав удивительные замшелые леса, я добрался до Портленда, где ждала Нэнси Вангмо. Эта волевая женщина открыла для меня северную половину западного побережья Америки. Ее работе для тибетцев долго мешали культурные барьеры, и теперь она с облегчением узнала, что я не притворяюсь монахом. Нэнси была рада встретить такого учителя, с которым можно было прямо и честно общаться. В то время уже было очевидно, что на Западе это большая редкость.
Учителя, представляющие Калу Ринпоче, были в особенно трудном положении. Он настаивал на том, что носить титул ламы может только тот, кто спит в одиночестве. Монахам было сложно придерживаться этого правила вдали от монастырей, и они чувствовали себя, как правило, очень одиноко. Многочисленные злобные слухи касались, однако, не столько безбрачия, которому на Западе придают мало значения, сколько неуважения к слабому полу. С самого первого приезда тибетских ринпоче в Америку женщинам казалось, что монахи их эмоционально используют. Кроме Портленда и Санта-Фе, куда прибыли зрелые учителя, почти везде приходилось успокаивать рассерженных дам. Чем выше был ранг ламы-мирянина, живущего без присмотра, тем более скверные слухи о нем кружили. Тартанг и Трунгпа Тулку с отрывом опережали всех остальных.
Нэнси организовала несколько лекций в Портленде и в залитом солнцем Абердине, который очень напоминал Порт-Элизабет в Южной Африке. Здесь основной движущей силой был могучий финн, а в Сиэтле группу направляла милая Энн Роббен. Какое-то время все указывало на то, что эта область Америки будет не только потреблять буддизм, но и что-то производить. Но вскоре и здесь начали смешивать всевозможные направления под маркой высокого интеллекта, и на развитии можно было поставить крест.
Везде в Америке – и в Северной, и в Латинской – меня поражало, насколько иначе выглядели люди в группах по сравнению с Европой и как мало было молодых лиц. Девяносто процентов моих европейских учеников могли в любой момент сдать нормативы для службы в армии или поучаствовать в показе мод. Им легко танцевать всю ночь напролет, а весь следующий день усердно работать. В Америке же, напротив, появление в центре человека моложе тридцати – настоящий повод для торжества. У тех американцев, что не ощутили на себе свежий ветер 60-х, было мало духовной открытости.
Девяносто процентов моих европейских учеников могли в любой момент сдать нормативы для службы в армии или поучаствовать в показе мод.