Верлиока

Просторная прихожая оказалась битком набитой мебелью: шифоньеры теснили шифоньеры, на полубуфете были беспорядочно навалены стулья. Зато в соседней комнате, почти пустой, сквозь окна, снаружи прикрытые ставнями, пробивались полосы света и неподвижно ложились на пол. Впрочем, на полу лежали не только полоски: он был покрыт пачками денег. Очевидно, и мебель-то была вынесена в прихожую для того, чтобы в этой комнате деньги чувствовали себя как дома. Здесь были не только наши сотенные, полусотенные, десятки, четвертные. Попадались кредитные билеты из иных земель. Вася, взявший с собой фонарик, разглядел на одном из них золотого льва под короной. Это был билет в сто фунтов стерлингов.

Мало кому случалось шагать по деньгам. И нет ничего удивительного, что под его ногами они запищали сперва еле слышно, а потом все громче и громче. "Понятно, - подумал Вася. - Недаром же о деньгах говорят: купюра достоинством во столько-то и столько-то. Стало быть, у них есть достоинство, а я как ни в чем не бывало попираю его ногами".

Вы думаете, что Лука Порфирьевич удивился, увидев Васю? Ничуть не бывало!

- А, молодой иностранец! - приветливо сказал он. - Милости просим. Налить?

На столе стояли две бутылки водки, одна уже почти пустая. А рядом соленые огурцы, толстые ломти ржаного хлеба и распластанная на газете селедка.

- Спасибо, нет. Я водку не пью.

- Шампанского не держим. Но как ты...

Лука Порфирьевич задумался. Он лежал, когда Вася вошел, а теперь снял со спинки кровати голые журавлиные ноги в задравшихся брюках и сел. Голова его покрутилась как на шарнире, серовато-мутные глаза несколько прояснились.

- Как ты сюда попал?

- А я с дверью по-дружески поговорил - и она распахнулась.

Лука помолчал.

- Это бывает, - наконец сказал он.

Без сомнения, Лука Порфирьевич брал отгул для того, чтобы никто не мешал ему выпить, пропустить или тяпнуть - в русском языке есть много слов для обозначения этого нехитрого дела. Он приветливо встретил гостя, и Васе угрожать ему не хотелось. "Все-таки старый человек, - думалось ему. - И даже, может быть, птица".

- Лука Порфирьевич, - мягко заметил он, - вы знакомы со всеми делами Леона Спартаковича и часто бываете в его квартире. Скажите, пожалуйста, вы не встречали у него девушку?.. Ну, как вам о ней рассказать... Белокурая, загорелая, голубые глаза. Одета по-дорожному, в курточке и джинсах.

Лука Порфирьевич распечатал вторую бутылку, выпил и, крякнув, понюхал корочку хлеба.

- Была, да сплыла.

- Где она, что с ней случилось?

Пятна и полосы солнечного света дрожали на стенах, потолке и на полу, становились то шире, то уже - можно было подумать, что и они волновались не меньше, чем Вася.

- Не скажу. Государственная тайна! И вообще, кто ты такой? Откуда ты взялся на мою голову? Вот я бы сейчас пел или спал, а мне нужно с тобой разговаривать. Почему? За что? Берет человек отгул, запирается, чтобы его оставили в покое эти бумажные хари, выпивает, закусывает. Ну почему... - он смахнул слезу, - почему я должен выдавать тебе государственную тайну?

- Ну вот что, - тихим, страшным голосом сказал Вася, - или вы мне скажете, где она, или я сейчас же докажу, что мне известны некоторые если не государственные, так весьма опасные для вас тайны.

- Ох, испугал!

- Считаю: раз! - Он помедлил. - Два!

Секретарь ухмыльнулся, выпил еще стаканчик и закусил селедкой.

- Три. Ну, Лука Порфирьевич, теперь держитесь. Кстати сказать, вы верующий?

- А тебе какое дело? Ну, допустим, да! И он демонстративно перекрестился.

- Так вы считаете, что поп не должен называть новорожденного Ричардом Львиное Сердце?

Вам случалось видеть, как трезвеют очень пьяные люди? Нежные, пушистые шарики хмеля вылетают из головы и растворяются в воздухе, как в раскрашенном сне, и некоторые, прежде чем растаять, по-детски гоняются друг за другом. Сразу же все становится на свои места, откуда-то появляется ясность, похожая на грубый, неотесанный камень, - ясность, которая дает понять, что с ней шутки плохи.

Именно это произошло с нашим секретарем, когда он услышал об упрямом попе. Но он сдался не сразу.

- Какой такой Ричард? - спросил он беспечно и слегка задрожавшей рукой поставил на стол стакан. - Не слыхал!

- И даже удалось ли Жабину отравить жену, не слыхали? - с любопытством спросил Вася.

Плоские тусклые глаза человека-птицы вспыхнули от страха и изменили цвет, вылезли из орбит, и откуда-то появились длинные, мелко хлопающие ресницы. Все это, казалось, дошло до предела и не могло удвоиться. Однако удвоилось, когда Вася спросил:

- И неужели вы, наивный человек, поверили, что покойная девочка была похожа на собачку?

Остолбеневший Лука Порфирьевич со стуком, тяжело рухнул на колени.

- Сколько?

- Не продается, - громко ответил Вася и так стукнул кулаком по столу, что бутылки и стакан подпрыгнули и скатились на пол.

Секретарь горестно покачал головой.

- Его Высокопревосходительство посадил ее в землю, - одними губами прошептал он. - В парке за домом, под флаговой сосной.