Вермахт против евреев. Война на уничтожение

Другая причина жестокости солдат и офицеров – внутренняя динамика войны на уничтожение, которая способствовала формированию такого менталитета и которой не нужно было внешнее вмешательство. Министр вооружения и боеприпасов Альберт Шпеер свидетельствует, что Гитлер «неоднократно с издевкой отзывался о «ложных рыцарских традициях прусского офицерского корпуса» и утверждал, что жестокость, с которой обе стороны сражаются друг с другом на Восточном фронте, создает у солдата ощущение безысходности и тем самым укрепляет его боевой дух – ведь в таких трудных условиях ему даже в голову не придет руководствоваться мало-мальски гуманными соображениями»[497].

Действительно, война на востоке, которая с самого начала велась по импровизированным планам, быстро распалась на отдельные оперативные передвижения на фронтах и партизанскую войну в тылу. «В первую очередь в войне с партизанами надо изучать общий феномен войны на уничтожение»: она не определялась никакой военной логикой, а следовала политическим импульсам. «Солдат смог вести все эти войны, которые он всегда хотел вести, – против женщин, против евреев, против детей и стариков, против собственного страха и собственной совести. Представленные пропагандой как «солдаты в юбке», «еврейские партизаны», «информаторы», «подлое нутро», теперь они были в его власти». В облавах на партизан победитель был известен заранее. В отличие от равных шансов убивать и быть убитым на фронте, у солдата в тылу возникала уверенность, что он будет только убивать, отменялся внутренний принцип войны – состязательность. Поэтому эта форма убийства без риска быть убитым самому очень скоро стала неотъемлемой частью обучения новобранцев. Война на уничтожение имела тенденцию к формированию и увековечению этой асимметрии. Одновременно такая практика многократно усиливала сопротивление противника и разрушала вермахт изнутри[498].

По мнению Геера, расизм, социал-дарвинистские идеи, идеология народного сообщества, вера в харизматического фюрера, чувство абсолютной власти объединялись в совокупность мотивов. Облеченный в форму военных приказов культ насилия служил преодолению последних препон цивилизации и способствовал культивированию «боевой морали, соответствующей расовой войне, – морали уничтожения».

Иной подход к изучению менталитета исполнителей Холокоста предлагает американский историк Кристофер Браунинг. Его исследование показало, что в 101-м батальоне образовалось три группы полицейских. Одна, самая небольшая, состояла из людей, отказывавшихся выполнять приказы об убийствах. Они не были противниками режима и его политики, не порицали своих сослуживцев и не отказывались выполнять приказы, которые объективно способствовали осуществлению казней. Другая, также немногочисленная группа, добровольно участвовала в экзекуциях, именно для ее членов была характерна ненависть по отношению к евреям. Однако самой значительной была третья группа. Большинство полицейских беспрекословно выполняли все приказы, не рискуя вступать в конфликт со своими начальниками или показывать слабость. Они проводили чистки гетто, охраняли места экзекуций, конвоировали пленных, отправлявшихся в лагеря смерти, участвовали в расстрелах. По мере продолжения войны их жестокость и бесчувственность возрастали, они испытывали больше жалости к себе, чем к своим жертвам. Большинство не задумывалось о том, не являются ли их действия неверными или аморальными. Война была санкционирована уполномоченными на это людьми, жертвы были лишены человеческого облика. Наконец, эти полицейские считали, что поддерживают Германию в войне против ее врагов[499].

Немецкий исследователь Вольфганг Зофский для объяснения неоправданной жестокости солдат использует понятие «шайка». И, как представляется, его концепция во многом объяс няет поведение военнослужащих германского вермахта во время первых погромов на советской территории, жестокое уничтожение мирного населения в Советском Союзе и Сербии. Шайка, утверждает он, является коллективом людей, который обретает свое единство благодаря преследованию, ограблению, издевательствам и убийствам других людей. Шайка может существовать только в движении, действии, преследовании. Когда объект охоты пойман и уничтожен, а добыча поделена, шайка распадается. Автор обращает внимание и на то, что действия ее хотя и целенаправленны, но отнюдь не всегда рациональны. С целью самосохранения шайка должна все время действовать, поэтому выбор жертв осуществляется не всегда или проводится поверхностно. Если же все жертвы пойманы, то начинаются пытки или даже глумление над трупами врагов. «Перенос агрессии на материальные или символические объекты, на здания, памятники или произведения искусства является лишь неполноценной заменой отсутствующих человеческих жертв», – замечает Зофский.