Вернадский. Дневники 1917-1921.

Спас положение Гаврилов (один из старых Петр[оградских] бюрократических деятелей – мне его хвалили), там на положении т[оварища] м[инистра]. В одну ночь он составил и провел в комиссии (немцы с ним считаются так же как с Франкфуртом, Фридолиным и др. специалистами) проект организации госуд[арственного] общ[ественного] закупочн[ого] аппарата и пока сохранил силу Рады в этой области. Голубович сделал ему визит на другой день, но т. к. сам Гаврилов русский и его сотрудники тоже, то против него идет глухая борьба украинцев.

Рада решительно против самоуправления и ведет борьбу, желая всюду насадить чиновничество... Здесь, в Полтаве, дело закупки поручено генералу Бреслеру (?), бывшему в штабе Главнокоман[дующего] по интендантской части – русский, мелкий полтавский помещик, ограбленный социалистами. Он должен проводить с помощью гл[авным] обр[азом] немецких войск – насильственную реквизицию зерна. Начнется скоро. Немцы в Киевск[ой] губ[ернии] (а вчера уже Ниночка от Бельговских слышала – и в Полт[авской]) произвели потрясающее впечатление на крестьян: с помощью собак открывают закопанное зерно и свиней, а с магн[итной] стрелкой – спрятанное оружие!

О социализации и национализации земли Укр[аинская] Рада в частных беседах говорит с полным убеждением в неисполнимости. Сок[оловский] говорит, что в М[инистерстве] земледелия директора департамента и т.п. говорят смеясь о «социализме» в аграр[ной] реформе. Депутация 260 представителей «хлиборобов – собствен[ников]» произвела в Киеве огромное впечатление (это видно и из статьи харьк[овской] газ[еты] «Возрождение» от 6/19) ⁸³. Голубович ее принял: разговор был откровенный и такой, как никогда ни с одним мин[истром]. Они его ругали и грозили. Рада депутацию не приняла, т. к. боялась, что ее изобьют. В Киеве рассказывали, что этот план у депутации был. Ковалевский говорил Сок[оловскому] и депутации, что он издаст циркуляр, разъясняющий, что трудовые хоз[яйства] до 12 десятин останутся нетронутыми и что зем[ельные] ком[итеты] будут реформированы. Теперь ожидают в Киеве еще новой, более импозантной депутации хлиборобов и тогда думают о том, что 25 д[есятин] будут нетронутыми... Никто не верит в прочность социализации и т. п. В Полтаве говорят о сделках на землю (800 р. десятина подставными для немцев).

Мациевич говорил Сок[оловскому] о новом кабинете, где он будет м[инистром] з[емледелия], а H. Н. Черненков в качестве товарища будет проводить аграрн[ую] реформу! Рада очень непрочна.

Третьего дня я получил превосходное большое письмо Ив. Ил. [Петрункевича] из Крыма. С Крымом и Бессарабией сообщение поддерживается. 75-летний старец, полный мысли и чувства, и столько мы переживали общего в этой трагедии, и так он всегда все связывает с вечными вопросами – наукой, общими основами существования человека⁸⁴. А жизнь еще дальше развертывается. Неужели придется ему пережить турок?

Читал Келлера («Ест[ественная] ист[ория] дом[ашних] животных») ⁸⁵, «Историч[еский] очерк Полт[авского] об[щества] с[ельского] х[озяйства]», Измаильский – «Отчего высохла степь» ⁸⁶, Engler’s und Prantl’s «Natur. Pflanzenfam.», I. 3.

Послал открытку В. А. Оболенскому в Крым.

17/30.IV [1]918

Вчера утром отправился на экскурсию в Кулики с Л.И. Путятой для вторичного осмотра оврага с ясно выраженным сдвигом. Кроме Л[идии] Ив[ановны] и ее спутника, студента, приняли участие гидротехник губ[ернского] земства Дм. Дм. Довбня и еще два инженера.

18.IV /1.V. [1]918

Первое мая! Как далеко э т о первое мая от того, которое было в прошлом году! Когда мы все участвовали в первом мае, надеясь, но не веря, что есть что-то твердое, возрождающее в совершавшемся вокруг нас бедламе. Мы хотели верить в русскую революцию, в мировое демократическое движение. Теперь мы верить в нее не можем. А у меня все более и более поднимается п р е з р е н и е!

Чем более я вчитываюсь в давно мне чуждую биологическую литературу и еще более вдумываюсь в природу, тем более я ярко и сильно чувствую условность и мелочность обычных построений общественного и политического убеждения и необходимость и в этой области той же искренности, глубины и беспощадности мысли, какую я всегда считал и считаю в научной области, научном искании. Там я никогда не допускал тех привнесенных извне и нетронутых моей мыслью положений, если сам не считал их идущими в тон с истиной. А в общественной и политической жизни примешивались чуждые истине привычки, боязнь углубления, огорчения близких, вызовов, которые были бы мне самому тяжелы своим противоречием с тем, с чем я сжился. Здесь я не был свободен в своих исканиях. И в своих выводах. Иногда мне казалось это правильным, т. к. здесь добиться истины в сложном клубке событий иногда трудно до неимоверности. А теперь? Когда жизнь разбивает старые убеждения и выявляет ошибочность жизненной деятельности! Не должен ли я смело, беспощадно и откровенно [идти] по пути полной переоценки своих убеждений и убеждений близких?