После исполнения «Сонаты» этот заслуженный деятель с удовлетворением воскликнул: «Вот это совершенно другое дело!» – «Я сыграл с Вами злую шутку, – ответил я. – Арно не изменил в “Сонате” ни одной ноты»…
Как говорится, жестоко, но факт!
Арно трудился всю свою жизнь, и композиторское наследие его очень значительно не только по качеству, но и количественно. Вынужденный перерыв в его работу вносила исполнительская деятельность (играл исключительно свои произведения). Михаил Малунциан включил его в качестве автора-солиста «Героической баллады» в большую гастрольную поездку Симфонического оркестра Армфилармонии по СССР в 1957 году. Арно часто выступал с разными дирижерами и оркестрами в городах Советского Союза (имя блестящего пианиста, автора «Героической баллады» было всегда притягательно для исполнителей и слушателей). Немало времени отнимали выезды за границу в составе различных делегаций и концертных групп. Думаю, что эти поездки много давали Бабаджаняну, и не только в силу его общительности: на публике он вновь и вновь проверял себя.
Он был, бесспорно, выдающимся пианистом, и не просто сильнейшим, но и стоящим особняком по стихийности таланта, по своеобразию и неповторимости видения мира. Поистине, здесь в досадное противоречие входили необъятные возможности его пианизма и невозможность (по нехватке времени, по болезни) их полной реализации.
А как обожал Арно свой инструмент, как его тянуло к роялю, как любил он музицировать! В обществе за рояль он садился, как правило, только по собственному желанию (не любил и даже обижался, когда его об этом просили). Под его необыкновенными пальцами рождалась музыка. Прекрасно играл он классику и романтику (предпочтение отдавалось Рахманинову и Шопену), был непревзойденным исполнителем собственных произведений, неподражаемо импровизировал – в любой манере; в стиле любого композитора…
Играя, уходил в себя, целиком погружаясь в музыку, и в этот момент для него не существовало никого и ничего. А присутствующие, полностью поглощенные его игрой, испытывали ни с чем не сравнимое наслаждение.
Связь Арно с Александром Арутюняном – и как совместно сочиняющих композиторов, и как прекрасного фортепианного дуэта – живая, яркая страница нашей музыки, которая еще должна быть изучена. Появление на концертной эстраде двух этих прекрасных артистов (как правило, в заключение концертов, показов, симпозиумов) действовало безотказно.
С Арно мне приходилось играть в четыре руки неоднократно, по разным поводам. Это был идеальный ансамблист, хотя, не скрою, когда он увлекался, поспевать за ним было непросто. Играли мы «Лезгинку» из моей «Танцевальной сюиты» и, неоднократно, – «Танец с саблями» Хачатуряна.
Исключительные человеческие качества Арно я всегда непосредственно связываю с его творчеством, прекрасно отражающим натуру моего друга: таким же светоносным и жизнеутверждающим. А ведь Арно долгие годы был тяжело болен, и болезнь, по существу, не позволяла ему проявить себя в полную меру своих возможностей. То, что Арно продолжал творить, общаться, шутить, ценить каждый миг жизни, – это геройство, это дано не каждому. С чувством огромной благодарности вспоминаю французского профессора Бернара, консультации которого каждый раз на новый срок продлевали жизнь нашего друга. С этим диагнозом Арно прожил тридцать лет. Его пример, как уникальный, приводится в одной из авторитетных энциклопедий.
Общительность Арно была совершенно исключительной. Он любил общаться с друзьями, с солистами и коллективами, с которыми был связан своим творчеством, со слушателями, с детишками в дилижанском Доме творчества… Любил игры: футбол и карты, бильярд и шахматы, водное поло и нарды. В Рузе, не умея кататься на коньках, играл в хоккей (его ставили вратарем). Любой игре он отдавался азартно, независимо от степени вхождения в ее тонкости. С чемпионом мира по шахматам, нашим большим другом Тиграном Петросяном, он играл в нарды (конечно, в шахматы тоже, и был талантлив в шахматах, как и во многих других областях).
Общеизвестно, что Арно был прекрасным рассказчиком, обладал качествами первоклассного артиста, имел неповторимую выразительную мимику, любил гримасничать, вызывая дружный хохот окружающих. Он умел копировать своих знакомых «в лицах», обладал большим чувством юмора и ценил юмор.
Арно был склонен к розыгрышу, что прекрасно проявлялось, в частности, в бытность нашу в ДКСА. Не случайно одним из близких друзей его был «мастер розыгрыша» – кинорежиссер Генрих Оганесян.
Мне всегда казалось, что каждый миг его жизни, его общения с окружающими заслуживает внимания в силу самобытности и неповторимости его натуры. Умение его не замыкаться в себе было уникальным. И это помогало ему бороться с болезнью.
Арно любил сочные, колоритные выражения. Порою бесцеремонно сквернословил. Впрочем, зная его, никто не воспринимал это «предметно». Это было опять же проявлением его темперамента, его немедленной острой реакции на явления, просто необходимой в определенных случаях отдушиной…