Вернись из полета [сборник 1979, худож. С. Л. Аристокесова]

Здесь, в госпитале, Ванда пользовалась большой популярностью: она умела гадать на картах. К ней приходили из других палат, даже с других этажей — каждому хотелось узнать свою судьбу. Все, кто мог, собирались вокруг Ванды и, затаив дыхание, слушали ее мелодичный, с приятным акцентом голос. А она гадала, увлекаясь и волнуясь, искренне веря в то, что предсказывала, заставляя верить и остальных. Наговорив много страшных вещей, Ванда неизменно подходила к счастливому финалу. Карты ложились у нее только хорошо. Даже если и не сразу, то в конце концов обязательно хорошо.

— …И будет с тобой верный король до последнего выдоха! — предсказывала она.

— Дыхания, — поправила Катя.

— Дыхания! — повторила Ванда.

— Слышь, Таська? Верный король! — сказала с довольным видом Катя. — Ну а теперь, подружка, я пообедаю. Жрать охота!

И она в полминуты уничтожила содержимое двух небольших тарелок.

— А тебе, Ванда, я найду жениха! — пообещала Катя, вытирая рот марлевой салфеткой. — Самого лучшего солдата из моей роты. Знаешь, какие у меня храбрые солдаты!

— Солдата?

— Ну да! А что, ты за офицера хочешь? Небось за своего, за поляка?

Чтобы развлечь девушек, Катя иногда поддразнивала Ванду, которая сначала охотно вступала в игру, пытаясь отшутиться, но потом не выдерживала, обижалась и, отвернувшись к стене, умолкала.

— Да ты не дуйся! — доброжелательно продолжала Катя. — Подумай, Ванда! Я же самого красивого солдата выберу. С усами! Брюнета! Ну что ты молчишь? Обиделась? Или молишься? Брось!..

Все знали, что у Ванды есть молитвенник — небольшая книжечка в гладком коричневом переплете, которую она тщательно прятала. Вообще, у Ванды было много такого, чего не имели другие, — к ней приходили представители посольства, приносили подарки. Если это было что-нибудь съестное, она непременно делилась с остальными — так поступали все.

Катя поднялась на костылях и, сделав несколько шагов, остановилась, оглянулась на Тасю. Никак не могла она согласиться с тем, что Тася, уже решившая написать письмо, вдруг передумала. Ведь если так тянуть, можно навсегда лишиться друга — мало ли как он посмотрит на это…

— Ну как, Тась? Давай!

Но Тася, на которую гадание не произвело должного впечатления, молча покачала головой. Черные вьющиеся волосы, слегка подхваченные бинтом, рассыпались по плечам.

В палату вошла Света Богачева. Придерживая правой рукой загипсованную левую, направилась прямо в дальний угол к Шуре, тяжело больной девушке. Постояла рядом, поправила одеяло, увидела нетронутый обед.

— Опять ничего не ела? Шура, пообедаешь? Ну хоть немножко… — Нагнувшись над девушкой, Света прикоснулась к худой, безвольно свесившейся руке: — Покормить тебя?

Приоткрыв глаза, Шура медленно отвернула к стене бледное, с нездоровой желтизной лицо.

— Ничего не хочет! Чем только жива?! — сказала с соседней койки Зина, партизанка с ампутированной ногой. — Я пробовала уговорить: вроде и не слышит.

Вздохнув, Света выпрямилась и повернулась к Кате, приготовившись к отчету, который, она знала, та сейчас непременно потребует.

— Звонила? — коротко спросила Катя, догадываясь, что Света и не пыталась звонить.

— Понимаешь, там в кабинете сидит Алевтина Григорьевна. Я не хочу при ней… Разревусь. Неудобно… Лучше вечером, когда никого не будет.

— Разревусь!.. Ладно, пойдем звонить вместе, а то ты опять чего-нибудь придумаешь.

Света стояла, покусывая губы, виновато глядя на Катю, презирая себя за нерешительность. Лицо ее, худощавое, с тонкими чертами, порозовело. Глаза влажно блестели.

— Отца боюсь. Узнает, ни за что больше не отпустит на фронт. Заберет домой — и все… Вчера набрала номер, услышала мамин голос: «Алло, алло! Кто говорит?» А я молчу и плачу… Глупо ужасно… — Голос у Светы задрожал, и она тихо добавила: — Очень хочется маму увидеть…

— Завтра увидишь! — твердо пообещала Катя.

— Как?! — испуганно прошептала Света.

— Сегодня вечером дозвонимся! Не отвертишься! Хватит, подружка, прятаться!

— Да, конечно, — вздохнула Света и грустно улыбнулась: — Придется в третий раз убегать из дому.

— Ничего, убежишь! Опыт есть.

Света, дочь генерала, в девятнадцать лет убежала из дому на фронт. В свое время отец научил ее водить машину, и она, попросившись в войсковую часть, стала возить снаряды на передовую. Военным шофером она работала несколько месяцев, пока отец, служивший в Генеральном штабе Советской Армии, не разыскал единственную дочь и не вернул домой. Но Света опять сбежала. Однажды немецкие летчики обстреляли колонну автомашин на фронтовой дороге. Света была ранена в плечо и руку.

— Эх ты, Светка, генеральская дочь, — с укором сказала Зина. — Родители рядом, а ты… Да я бы в первый же день позвонила! В первую минуту!

Света промолчала, зная, что у Зины не было ни родителей, ни даже своего угла: пока она партизанила в белорусских лесах, немцы сожгли ее родную деревню, где оставалась мать… Отец погиб в первый месяц войны.