Верность

Обернувшись, увидела отца – в майке и с сигаретой, в бермудах и тапках. Сигарету он держал вертикально, чтобы не сыпался пепел.

– Я бы тебя встретил.

– Хотела сделать тебе сюрприз.

У отца были мешки под глазами и тусклые, седые, недавно подстриженные волосы. Стряхнув пепел в раковину, он отнес чемодан в ее комнату.

– Что-то случилось?

На балконе не было цветов с того времени, когда мама сажала тюльпаны. София присела, настенный календарь с фра Индовино застрял на марте, она перелистнула его на апрель. Огляделась вокруг. Кухонный пенал теперь висел ровно, плитку очистили от излишков штукатурки, а батареи покрасили. Рядом с холодильником стоял фарфоровый поросенок с деревянной ложкой.

Поднявшись, она снова вышла на балкон. В каждом вазоне было по семь фиалок, некоторые росли слишком близко. София потрогала землю: она была влажной и пахла лесом. Опустив взгляд, она заметила в углу мамино ведерко с инструментами. Почти детские грабли, лопатка, ножницы и перчатки.

– Я достал их из подвала, – улыбнулся отец.

София кивнула.

– В Милане с тобой что-то случилось?

София уставилась на инструменты в ведерке.

– Нет, все в порядке, – медленно повторила она и подошла к нему вплотную, чуть качнулась вперед и, положив руку на отцовское плечо, застыла – маленькая девочка, никогда не понимавшая отца, и он, скупой на нежность, приласкал ее как умел: погладил лопатки и макушку.

– Давай я отвезу тебя туда, – прошептал он, заметив, как из глаз дочери покатились слезы. Он все еще сжимал ее в объятиях. – Я тебя туда отвезу.

– Я не хочу к ней.

– Поедем к маяку, – и отстранился, чтобы посмотреть ей в глаза, – там легко дышится. Сейчас вот переоденусь в чистое.

Только оставшись одна и вытирая слезы рукавами свитшота, София осознала, что вернулась домой. Ей вспомнилось, как они жили втроем и держали магазин, отец взвалил на себя обязанности разнорабочего, а мама стояла за прилавком и записывала в желтую тетрадку все задания для отца по поступившим заказам. «Зеркало для синьоры Ассунты, повесить в течение двух дней». «Дрель и штукатурка для Чески, перевесить картину». У отца всегда было полно работы, и дела в магазине шли бойко даже после того, как открыли «Obi» на виа Мареккьезе, где можно было найти буквально все на свете. Как отец был счастлив в их магазинчике! И мама, которая осталась в той жизни.

София пошла в свою комнату, открыла чемодан и перетряхнула все вещи. Достала из чемодана семь листков бумаги, сложенных пополам. В верхнем левом углу было старательно выведено название «Такие дела». Прошла к отцу в ванную. В бежевой рубашке и джинсах тот причесывался перед зеркалом, стараясь укротить расческой торчавшие вихры. Заметив дочь, сказал:

– Сейчас идем.

Она протянула ему рассказ.

– Что это?

– Это тебе.

Андреа подписал справку о выписке из больницы и попросил Кристину отвезти его домой. Температура спала, рука пульсировала, врачи настаивали на том, чтобы оставить его еще на одну ночь. Пошло заражение, и если кости были в порядке, то сухожилия – нет. Однако это не стало для него новостью. Он ушел из «Фатебенефрателли», заполнив перед этим бумагу, в которой подробно изложил произошедший с ним инцидент: около парка Семпьоне на него набросилась бездомная собака светлого окраса, раньше ее он не видел и никоим образом не дразнил.

Андреа ждал, пока Кристина подгонит машину, вечерело, ему даже померещились ласточки. Как только она подъехала, Андреа сел в машину, пристегнул ремень и стал неотрывно смотреть на сумеречное небо. Затем, взглянув на Кристину, сказал:

– Спасибо.

– Почему ты мне сразу же не позвонил?

– Думал, обойдется.

– Я имела в виду, все эти чужие люди вокруг…

Андреа промолчал; в последнее время он все чаще отмалчивался, даже с Кристиной. Хотя у него и был ответ, он оставил его при себе: от этого напряженность между ними только росла. На этот раз Андреа хотелось признаться: мне было приятно видеть всех этих чужих людей. Очнуться на больничной койке в окружении близких Маргериты было для него успокоением. Маргерита и ее бодрая старушка-мать – эти две фигуры у его изголовья превратили назойливость в искреннюю заботу. Впрочем, и муж – Андреа сразу же прочитал это по позе, усталой красоте и чему-то еще – был под стать жене.

Они подъехали к Порта Романа, возле арки на клумбе цвели гиацинты, она было собралась свернуть на виа Крема, но Андреа попросил:

– Давай заедем к Цезарю.

– Куда?

– Хочу посмотреть, как он.

Кристина съехала на обочину:

– Это глупо.

– Я только посмотрю на него.

– Он опять что-нибудь выкинет.

– Только посмотрю, и все.

– Но сейчас темно!

Андреа замолчал, опустил стекло, и салон наполнился свежим воздухом. После больницы свежий воздух определенно шел ему на пользу.

– Значит, посмотрю на него в темноте.

Включив аварийку, она уставилась на руль.

– Его увезли, – обернувшись к нему, проговорила она. – Они сказали, что он может драться. Сегодня будут латиносы с бабками.

Андреа держал руку на животе, он уже привык оберегать этот «сверток». Затем сделал знак Кристине трогаться.

– Андри…

– Поехали.

– Только без глупостей, ладно?