Карло тоже на него смотрел, но потом стыдливо отвел взгляд. Вернулся к телефону, написал: «Если ты не против» и отправил сообщение. Затем встал и сказал, что ему пора и что отец просил держать его в курсе. Поцеловав жену и тещу, Карло заторопился прочь: он так страстно желал Софию, что просто не мог нормально жить, как будто одна половина его естества противилась другой. Ему было интересно, до какого предела он сможет дойти. Что же его так влекло к ней? Задница. Что еще? Голос, необходимость слышать его в минуты возбуждения. Что еще? Противозачаточная таблетка – он заметил упаковку в ее вещах: мысль кончить внутрь приводила его в замешательство. Что еще? Возможность овладеть новым телом, молодым телом. Понять, сможет ли он на этот раз. Он уже нисколько не боялся, что про это узнают, он словно получил на измену законное право. И мог позволить себе соединить в замкнутую систему отношения с женой и любовницей. Какое неправильное слово – любовница. Какое неправильное слово – измена. А чему, собственно, он
Заново привыкнуть – именно это вызывало сомнения. Тот, кто вынужден привыкать заново, был по ту сторону баррикад, а значит, нарушил равновесие. Нарушить равновесие: хорошее воспитание, семейство Пентекосте, католическая школа, рождественские подарки в мерцании свечей, зажженных мамой в элегантном костюме. Карло был человеком, который вечно ищет фамильные алиби, и это притом что именно сестра сказала ему, что измена помогла ей найти себя. А она что, потерялась? Нет, просто хотела жить в свое удовольствие. Однако сестрица родила ребенка от первого встречного и живет припеваючи на папашины деньги. Теперь и он претендовал на малую толику этого удовольствия.
Тем утром из больничной палаты он трижды написал Софии. Она не отвечала, он не отставал. Карло попросил о встрече, чтобы обсудить ее рассказ: неправильно бросать все на полпути. Во втором сообщении он пригласил ее выпить вместе пива и поболтать. В третьем он написал: «Если ты не против» – и добавил пару слов о том, что сейчас он в больнице помогает абсолютно незнакомому парню. Чем дольше она отмалчивалась, тем труднее ему было держать себя в руках. Ему грезились попа Софии Казадеи, округлая и белоснежная, высвобожденная из джинсового плена; живот, гладкий до самого лобка; скорее всего, маленькое и уютное лоно. Ведь и правда, он ничем не отличается от таких предсказуемых мужских персонажей его любимых романов – Маргерита права. Выйдя на улицу, он взглянул на часы – у него осталось всего десять минут, чтобы добраться до офиса, – и тут в кармане завибрировал телефон, на экране высветилось: «Я бросаю учебу. Спасибо за все, профессор. Возвращаюсь домой, в Римини».