Верность

– Сейчас он, кажется, на палубе. Вахтенный! – крикнул Клюсс, приоткрыв дверь. – Попросите сюда комиссара!

15

Павловский сидел на юте в глубокой задумчивости. Было ясно и прохладно. Вдали за городом вздымалась ввысь заснеженная громада Корякской сопки. Вулкан спал: над его зазубренной вершиной вилась лишь белая струйка дыма. С пронзительными криками чайки вылавливали выброшенные за борт объедки. Справа по склонам сопок лепились домики. На одном из них алел флаг – там помещался Камчатский ревком. Слева по склонам ползла вверх густая поросль начавших зеленеть кустарников. На косе граненым золотом блистал памятник Славы, напоминавший входящим в гавань судам о Петропавловской победе – разгроме в 1854 году англо-французского десанта. Но за памятником у Сигнального мыса дымил двухтрубный японский броненосец. Вид его заставлял вспоминать о Цусиме, об интервенции, о готовившемся во Владивостоке мятеже белогвардейцев.

После первого похода на «Адмирале Завойко» Павловский убедился, что даже под руководством Якума быть комиссаром далеко не просто. Во вчерашней беседе с ним ему пришлось признать, что людей экипажа он знает недостаточно, сближаться с ними не умеет и не особенно старается. Партийная организация на корабле до сих пор не оформилась, объединить вокруг себя надежных товарищей он пока не сумел. Всё это заставило его вспомнить и пересмотреть каждый свой поступок, каждое своё слово. Получилось так, что командир всё время ведет конфиденциальные беседы с Якумом, а ему, комиссару, уделяет лишь короткие минутки. До сих пор Клюсс для Павловского загадка. Ничего лишнего не скажет, службу любит, моряк превосходный. Дисциплину завел суровую, матросы его побаиваются, но не жалуются. С офицерами Клюсс подчеркнуто мягок и нажимает только на штурмана, которого сам же взял на корабль. А вот он, Павловский, никак не может наладить контакта ни с одним из офицеров. Казалось, он должен был сблизиться с Беловеским, которого знал давно. Вместе поступали в Гардемаринские классы, вместе плавали на крейсере. Но при встрече с ним он отчего-то заговорил покровительственно и несколько свысока. Штурман сразу взорвался, высмеял его высокомерие, напомнил, что комиссарство заработано им не в боях за революцию, а в приемной комиссара Сибирской флотилии. Конечно, это возмутило и обидело Павловского. Он вспылил:

– Ещё неизвестно, на чьей стороне вы больше участвовали в боях.

– Очень плохо, что вам, как комиссару, это неизвестно, – отпарировал штурман.

После такого разговора они стали избегать друг друга. А ведь могла быть и дружеская встреча. Делить-то им нечего, и цель у них общая, так и сказал Якум.

В офицерской среде, как он успел заметить, выявилось два политических течения: штурман и котельный механик – красные, старший механик и доктор – белые. Старший офицер не примыкает ни к красным, ни к белым. Для него существует только Морской устав и дисциплина.

Команда набрана наспех с разных судов. Разные в ней есть люди. Своими, надежными, сочувствующими партии большевиков, он считает боцмана, с которым плавал на крейсере, машиниста Губанова, радиотелеграфиста Дутикова и ещё четыре-пять человек. А некоторые матросы молчат и смотрят на него исподлобья.

Однако справляется со всеми командир: стоит ему повысить голос, как все замирают, а приказания выполняются бегом. На чем зиждется его авторитет? Неужели на морских традициях?

– Товарищ комиссар, вас требует командир.

Перед ним стоял вахтенный.

– Не требует, а просит. Сколько раз я вас уже поправлял, товарищ Шейнин?

– Ну, просит. Какая разница? Ведь всё равно пойдете, товарищ комиссар.

Недовольный комиссаром вахтенный пошел на свой пост, а недовольный вахтенным комиссар – в каюту командира. Дорогой он пожалел о своем замечании: цели оно не достигло, а только ухудшило и без того прохладные отношения с матросами.

16

Послеобеденный сон представителя экономсовета Купцова нарушил стук в дверь. Пробормотав проклятия и повернув ключ, он принял от буфетчика маленький конвертик.

– Извиняюсь, японец с берега принес.

В конвертике оказалась визитная карточка: «Ямагути Сейто. Японский императорский консул на Камчатке». На оборотной её стороне каллиграфическим почеркам было выведено: «Приходите сегодня запросто поужинать, будут интересные люди».

«Какой нахал! – подумал Купцов. – Ведь я с ним совершенно незнаком… Но пойти придется».

…Хозяин, коренастый, склонный к полноте японец лет сорока, с иссиня-черной шевелюрой, с виду добродушный и приветливый, встретил его у порога. Но крепкое рукопожатие дало почувствовать, что за этой внешностью скрывается твердый и решительный характер. Начались обычные при первой встрече представления: председатель Петропавловской городской думы Щипчинский, морской офицер Ямомото, агент фирмы Демби Кумпан, представитель фирмы «Нихон Моохи» Сакуяма и два японских рыбопромышленника, фамилий их Купцов не запомнил. Стол был сервирован вперемежку русскими и японскими блюдами. Пожарские котлеты рядом с сясими,[3] ветчина с зеленым горошком рядом с рагу из трепангов, водка рядом с саке.[4]