Верность

Решительным шагом она вышла, бесшумно притворив дверь. Заговорщики задумались. Хрептович только теперь понял, чем ему угрожает провал абордажной атаки, и уже сейчас решил в ней не участвовать, а ожидать результатов на берегу. Нахабов думал о том, что нужно сделать, чтобы баронесса раскошелилась.

Вернулся Гедройц в сопровождении Полговского. Все встали. Князь церемонно представил:

– Познакомьтесь, господа! Григорий Иванович Полговской, старший врач крейсера «Адмирал Завойко», капитан второго ранга Хрептович! С полковником Нахабовым вы знакомы.

Усадив Полговского в кресло и вытащив из ящика стола дешевые сигары, Хрептович начал его расспрашивать:

– Давно изволите служить на «Адмирале Завойко»?

– Скоро будет год, – соврал Полговской.

– Как вам понравился Шанхай? Вы здесь впервые?

– Нет, бывал и раньше. Теперь город очень обрусел. Целые русские кварталы образовались.

– Да… – пробасил Нахабов, покручивая ус, – постепенно оседаем в Китае.

– И оставляете Россию большевикам, – усмехнулся Полговской.

Хрептович насторожился и с интересом взглянул на фельдшера:

– А они разве не русские? Ведь и на вашем корабле большевистская власть, но от этого он не перестал быть русским.

Полговской ответил не сразу:

– У нас, видите ли, особая обстановка. Корабль военный, русский, но не совсем большевистский. Разные на нем служат люди. Всем распоряжается командир и гнет революционную линию в личных интересах. Семью свою сюда выписал. Во Владивосток его сейчас калачом не заманишь. Офицеры верят, что он их не забудет, и за ним идут. Правда, есть ещё комиссар, но он большой власти не имеет. Нечто вроде прежнего священника, проповеди команде о Советской власти читает. Офицеры с ним не особенно считаются.

– И такая обстановка на всех красных кораблях?

– Конечно, нет. Там, в России, комиссар царь и бог на корабле. Командир только специалист, которому к тому же не очень доверяют. Там совсем другое дело.

Китаец-бой внес поднос с водкой и закуской. «Небогато живут», – подумал Полговской, опрокидывая рюмку и закусывая помидорами с перцем.

– Каковы же намерения вашего командира? – продолжал расспрашивать Хрептович. – Ведь не думает же он вечно стоять в Шанхае?

– Разумеется, не думает. Он, знаете, человек хитрый, расчетливый и решительный. Он ждет результатов Вашингтонской конференции. Если большевиков во Владивосток не пустят, он, наверно, пойдет в Кронштадт. Война кончилась, дорога туда открыта. В противном случае вернется во Владивосток с триумфом и будет командовать флотилией.

– А вы, доктор? Будете начальником санитарной службы?

– Нет. Я, знаете, куда скромнее. Я бы остался здесь. Город прекрасный. Частной практики по моей специальности всегда будет достаточно. Медицинский диплом на английском языке мне уже оформили. Сниму квартиру, открою кабинет…

Потирая руки, Гедройц захихикал:

– И женитесь на молоденькой пациенточке. Их у вас уже сейчас сколько угодно. И будете жить припеваючи.

– Недурная перспектива! – пробасил Нахабов.

– Но для этого, доктор, нужно получить отставку у вашего командира, – продолжал Хрептович.

– Какую отставку? – вмешался Нахабов. – Здесь международный порт. Если вы заручитесь поддержкой Гроссе, можете преспокойно жить в Шанхае. Были бы деньги!

– Деньги будут, доктор, если вы этого захотите, – неопределенно заметил Хрептович, пристально взглянув на Полговского.

Полговской через пенсне встретил этот взгляд, понял его смысл и решил занять независимую позицию:

– Наш командир, господа, никого не удерживает. Вот мой предшественник Стадницкий и старший инженер-механик не захотели служить, получили деньги и уехали во Владивосток.

– А здесь никто не пытался устроиться?

– Видите ли, без знания английского языка это очень трудно. Старший офицер Нифонтов сначала хотел наняться на английский пароход и даже в контору ходил. Но, увидев менеджера, сразу забыл все английские фразы, которые выучил накануне.

Нахабов и Хрептович раскатисто захохотали, дискантом им вторил Гедройц. Полговской продолжал, улыбаясь:

– Лукьянов, нынешний, знаете, старший механик, тоже очень хочет попасть на какой-нибудь морской или речной пароход китайской компании. Ему уже обещали место, как только он заговорит по-английски. Вечерами он упорно зубрит английские слова, запершись в каюте, чтобы не услышал штурман или комиссар.

Громкий хохот покрыл его слова.

– А штурман ваш, – спросил Хрептович, – он что? Заодно с комиссаром?

– Этого я бы не сказал. Он сам по себе, но красный. Был, говорят, матросом, после революции стал гардемарином, в судовой комитет его при Керенском выбирали. В партизанах даже, знаете, побывал, сопочные манеры усвоил. Чуть что, хватается за пистолет.

– А комиссар?

– Он, знаете, однокашник штурмана по морскому училищу. Но не такой решительный. Любит убеждать словами и на это времени не жалеет. Он на студента больше похож. Знаете, такого: сходки, революционные песни, нелегальная литература, а в крайнем случае, при аресте, – револьвер «Смит и Вессон».

Все опять громко захохотали.

– Ну, доктор, – похвалил Хрептович, – я как будто в вашей кают-компании побывал.