— Я знаю, Наташа. Он нагрубил Прасковье Андреевне.
— Да Прасковья Андреевна сама накричала на мальчишек. Говорит: «Не разрешу под окнами гонять мяч и пылить». А Ленькина команда должна играть с Пушкинской улицей. Он и не грубил ей, а сказал: «Вы, пожалуйста, не вмешивайтесь…»
— Он нехороший, Наташа, — настойчиво говорит мама и отводит глаза, прячет их от Натки.
Почему он нехороший, маме трудно объяснить.
— Хороший, — Натка трет кулачком глаза, — он хороший, мама.
Она трет кулачком глаза, и кулачок ее становится мокрым.
…Натка выбегает из дома, и солнечный мир встречает ее в дверях запахами сухой листвы, теплой пыли, раскаленного кровельного железа.
Жарко пахнут перила лестницы. Натка идет в садик. Ложится в тень карагача и, со-щурясь, глядит на небо, опушенное легкими перистыми облачками. Кажется Натке: дунешь — и полетит облачко над землей.
Она думает о том, почему мама не любит Леньку и не разрешает играть с ним. Ей непонятно, как мама может восхищаться трусихой Олей и сердиться на Леньку, который может с самой высокой скалы броситься в омут и вынырнуть на его середине. Ленька научил Натку плавать, и теперь ей совсем не страшно купаться в омуте. Он еще обещал научить прыгать со скалы.
Натка закрывает глаза, видит себя на гладком сером выступе над водой, и у нее сильнее стучит сердце. А солнце поднимается высоко, палит и палит. Тень ускользает в сторону, и ногам становится горячо.
— Наташа! — слышится голос мамы. — Наташа! Идем обедать.
Натка поднимается. Сонливо жмурится, разглядывает на руке вмятинки от стебельков — лежала, подмяв траву, — и выходит из садика.
За обеденным столом сидит папа в одной майке — он пришел с работы обедать. Натка садится к столу, вертит в руке ложку, пока мама наливает суп, потом громко роняет ложку на стол и быстро взглядывает на маму: она и глаз не подняла. Натка осторожно откусывает от хлеба кусочек, смотрит на папу. А папа отвечает ей многозначительным хитроватым взглядом, и по этому взгляду Натке становится ясно, что мама нажаловалась ему.
— Чем занималась? — спрашивает папа.
Натка тихо и подробно рассказывает обо всех своих делах, потом увлекается, отодвигает тарелку и гордо сообщает:
— А знаешь, пап, Ленька ни с одной девчонкой не дружит. А со мной дружит! Он звал сегодня на речку, обещал показать что-то интересное-интересное!..
— Сегодня ты никуда не пойдешь, — говорит мама.
— Нет, почему же, пусть сходит, — советует папа, — пусть отдохнет. Скоро уже в школу.
Мама не отвечает. Но, выходя из комнаты, Натка слышит:
— Вот так, милый мой, и портятся дети.
Натка, чуть прикрыв дверь, останавливается.
— Ведь мальчишка-то добрый.
— А чего его, доброго-то, по омутам носит. Играли бы во дворе — слова б не сказала.
Папа отзывается добродушным веселым смехом.
— Ох, бедовая у нас дочь!
Натка вдруг краснеет, словно поймав себя на чем-то нехорошем, и на цыпочках отбегает от двери.
Солнечными искорками брызжет поверхность реки, вихрится звонкая вода на ближнем перекате, а около самого берега по колена в воде стоит Ленька, дочерна напеченный солнцем, и смеется. Натка топчется на песке, прикрывается ладонью от солнца.
— Зачем звал?..
— Сказать?.. — задорно выкрикивает Ленька. — Сказать?..
Берет Натку за руку, и они бегут песчаным берегом к мосткам. Мостки упираются в противоположный берег, буйно поросший тальником. Ленька скрывается с головой в зарослях. Оттуда слышатся чвакающие звуки, кряхтенье, и через минуту темноволосая голова Леньки видна поверх тальника, где-то чуть ли не на середине речки. Натка идет к воде, видит Леньку на плоту, и ей верится и не верится.
— Ленька! Это плот, да?.. Настоящий, да?
Ленька, отталкиваясь длинным деревянным шестом, направляет плот к берегу. И когда плот, заскрежетав гальками, упирается в берег, кричит:
— Прыгай ко мне!..
Натка закрывает глаза и прыгает. Ленька усаживает ее на мягкую, чуть влажную траву, настеленную на плоту и, жарко дышит в лицо:
— Поплывем, Натка!..
— Куда?
— Не знаю. Вниз по реке. Не бойся, Натка… Это здорово!
Плывут навстречу песчаные островки, прибрежные кусты, низко приникшие к воде; неожиданно вынырнув из-за поворота, сверкнут вдруг белые квадраты домиков, а то медленно приближаются красные, синие, васильковые пятна, а потом оказывается, что это косынки колхозниц, собирающих и сметывающих в стожки сено. Ребята зачарованно молчат. Только Натка иногда приглушенно вскрикнет, увидев причудливо нависшее облачко или слепящей яркости ромашку на берегу, и в ответ ей тихим звоном отзовется вода.
— Кругом никого. Одни мы с тобой. И не страшно, — говорит Ленька.
— Нисколечко.
— И отплыли мы далеко…
— Очень далеко… Давай обратно, Ленька.
— Струсила? — суживает глаза Ленька, и его худощавое, острое лицо как-то твердеет и быстро покрывается густым румянцем.
— Нет, что ты!.. — смущается Натка. Она гонит прочь исподволь подступивший было страх, встряхивает головой.
И вдруг Натка видит: крайнее бревно, круглое, разбухшее, медленно отходит в сторону, оставляя страшный и все вырастающий провал. И вода в этом провале темная, сердитая.