Верность месту

Бобби подошел к последним дням проекта «Фэлкон» сосредоточенно, успокоенный новым чувством контроля над ситуацией. Он видел перед собой всю работу, всю цепочку необходимых шагов, которые должны были последовать друг за другом. Ему просто нужно было отремонтировать эту машину, за ней последуют другие, и все замки его жизни начнут отпираться, и все, что было закрыто, откроется. Даже если бы существовал какой-то процесс «количественного смягчения» для привлечения удачи, он был бы похож на наличные деньги, которые ФРС напечатала во время рецессии. Он с этим смирился. На счастливчиков сыпались все новые удачи точно так же, как на богатых людей каким-то образом сыпались все новые деньги. Ему не нужно было использовать какую-то мерную палочку для своей собственной жизни, не нужно было измерять ее ценность, просто требовалось помнить о ней, время от времени прикасаться к ней, защищать ее в глубине себя.

Когда Элмер завел «Фэлкон», Марсия подмигнула Бобби.

— Шикарная машина, — проговорила она. — Давайте отправимся в путешествие.

Эми держала его за руку на заднем сиденье, прижимаясь к нему всем телом. Они проехали мимо корявых тополей, растущих между прудами карьера и рекой, листья были такими пожелтевшими, что малейший ветерок отрывал их от веток, заставлял дрожать, и те слетали вниз, закручиваясь спиралями, сначала от ствола, затем вниз к корням. Элмер нашел радиоволну, на которой пел Марти Роббинс, и тот исполнил «В городке Эль-Пасо в Западном Техасе», когда они направлялись на запад к подножию холмов. Все четыре окна были открыты, и сквозь них виднелось самое синее из всех синих небес, а кучевые облака обещали яркий солнечный октябрьский день.

Сестра Агнес-Мэри весной 2012 года

В вестибюле католической церкви Святого Павла, отделенном от главного помещения, внутри кроваво-красных стеклянных фонариков мерцают крошечные огоньки свечей. Они стоят на полках. Полок множество. Запах спичек, свечного воска и едва заметный аромат воскресного ладана делают воздух насыщенным, ощутимо святым. Сестре Агнес-Мэри семьдесят четыре года, вот уже более пятидесяти лет она встает рано утром, чтобы помолиться в этом святом месте. Она молится, пользуясь старыми четками своей матери, перебирая бусины — магнезит, аметист, — по которым скользит пальцами. В течение многих лет ее утренние молитвы были полны благодарности за рутину жизни, эти молитвы счастливые, полные уверенности и света, свежего воздуха в затхлом святилище. Эти молитвы блуждали и распространялись, поднимались, словно притянутые магнитом к небесам, вырывались сквозь витражи.

Вчера, когда сестра узнала, что церковь дала согласие на установку новой буровой вышки сразу за детской площадкой католической начальной школы Святого Павла, она пошла напрямую к новому священнику, отцу Морелю, чтобы выразить свой протест. Отец Морель, мрачный наставник сестер, недавно прибыл из Аргентины. Ему было двадцать восемь лет, но его молодость не привела, как она надеялась, к прогрессивным мыслям.

— Это слишком близко к детям, отец, — сказала она. — Они не смогут…

Отец Морель положил руку ей на плечо. У сестры появилось чувство, будто он приложил ладонь к ее рту.

— Тебе не о чем беспокоиться, сестра, — произнес он, улыбаясь той же улыбкой, которую сестра дарила воспитанникам детского сада, когда наставляла их, демонстрируя замаскированную под доброту снисходительность. — А если ты станешь упорствовать в своем беспокойстве, адресуй его Богу.