Верность виконтессы. На службе Ее Величества

За догоравшим частоколом возвышалось еще целое двухэтажное строение, закрытые ставни которого были сплошь утыканы стрелами. Входная дверь, искромсанная топорами, была еще на месте - очевидно, ее хорошо забаррикадировали изнутри. Люди в здании стойко держали оборону. Нападавшие, решившись на крайние меры, раскладывали вокруг деревянных стен охапки хвороста. Свои безжалостные действия они сопровождали похабными шутками в адрес жертв и сами же скрипуче над ними гоготали.

- Сейчас подожгут, - шепнул Симон.

- Сколько их?

- Не больше двух дюжин.

- Я насчитал столько же. - Робер мгновение подумал. - Симон, срочно всех сюда. Налетаете лавиной. Побольше шума для испуга. Я останусь наблюдать. Подведешь мне коня.

- Мессир, нас маловато…

- Внутри тоже есть воины. И, судя по всему, неплохие, раз держат оборону целый день, а может, и сутки.

- Почему вы решили, что сутки?

- Там Сабина, а она выехала вчера днем.

У Симона брови поднялись почти к корням волос.

- Вы ее заметили? Но как? - От удивления его голос сбился с шепота на громкую речь.

- Тсс! Я ее не видел, просто знаю. Хватит болтать. Вперед.

Робер и сам не понимал почему, но не сомневался - Сабина внутри. Он угадывал это каким-то звериным чутьем - так матерый волк чувствует свою самку.

Симон убежал, а граф продолжал следить за домом.

- Повторяю, - донеслось со стороны постоялого двора, - как только солнце полностью скроется, мы поджигаем дом. Времени на размышления почти не осталось!

В ответ не раздалось ни звука. Говоривший продолжал сыпать угрозами:

- Ладно, когда поджарятся ваши задницы, сами сиганете в окна.

Робер натянул на подшлемник капюшон хауберка, надел свисающие с рукавов кольчужные рукавицы; он уже изрядно нервничал. Наконец по лесу пронесся призывный наступательный клич, многократно повторенный эхом. Графский отряд, растянувшись цепочкой, окружал постоялый двор. Приостановившись, Симон бросил поводья второй лошади господину и умчался вперед. Робер решил не возиться с пристегнутым к седлу топфхельмом, лишь закинул на спину щит и вскочил на коня. Выхватив меч, де Дрё глазами выбирал противника, но навстречу ему уже скакал огромный всадник, на котором тоже не было шлема.

Их мечи скрестились, и только тут граф понял: противник - левша! Удар врага был столь силен, что его тяжесть пронзила руку Робера до самого плеча. От второго удара граф проворно увернулся, а третий замах успел перехватить на подлете. Поднажав, Робер отвел клинок врага чуть в сторону и левой рукой нанес внезапный сокрушающий удар в лицо. Под его кольчужной рукавицей нос хрустнул. Противник зарычал от пронзительной боли и, бросив поводья, инстинктивно прижал ладонь к лицу. Он прикрыл глаза всего лишь на биение сердца, но Роберу этого хватило. Острое лезвие легко перерубило затянутую в кожаную перчатку кисть врага и застряло в его черепе.

Граф выдернул меч и оглянулся. Рядом замер всадник, который, очевидно, спешил на помощь своему товарищу. Робер кивнул, приглашая его к поединку, но тот, в ужасе от легкой расправы с громилой-предводителем, предпочел бежать. В густом лесу трус перешел на столь бешеный галоп, что, казалось, предпочел разбиться насмерть, нежели попасть под меч де Дрё. Прекратив бессмысленную погоню, Робер вернулся к постоялому двору, где затихали последние стычки.

Их неожиданная атака удалась. Многие поджигатели не успели вскочить на коней и оказались беззащитными перед нападавшими всадниками. Помогли и воины в здании. Обнадеживающий королевский клич «Монжуа!» придал им сил. Они приоткрыли ставни и оставшимися в их распоряжении болтами[45] повели прицельный огонь из арбалетов по тем, кто все еще пытался поджечь хворост. Осаждавшие дом сами оказались зажатыми в смертоносном кольце. В результате лишь с полдюжины из них убежали, остальных убили или пленили.

Не успевшие разгореться охапки хвороста быстро раскидали и потушили.

Забаррикадированную изнутри дверь долго разбирали. Услышав, что оттаскивают последний тяжелый предмет, Робер в нетерпении шибанул дверь плечом. Расшатанный засов сразу же сорвался с креплений, и граф, влетев внутрь, едва устоял на ногах.

- Где виконтесса? - проревел он.

- У себя в комнате, - отозвался один из ее охранников.

Робер свирепо глянул на него за столь бестолковый ответ, и тот, заикаясь, уточнил:

- Н-наверху… н-направо.

Перепрыгивая через ступеньки, граф взбежал по лестнице и яростно забарабанил в дверь.

- Сабина, откройте! Это я, Роб… - Но договорить он не успел.

Она уже висела у него на шее, царапая руки о кольчужный капюшон. Мимо тактично прошмыгнула камеристка и убежала вниз, очевидно, помогать раненым.

- Робер, дорогой… опять вы… лес… опасность… - Сабина глотала слова вместе с крупными слезами, ручьем лившимися по ее лицу.

Граф понимал, что нельзя этого делать, но, обхватив лицо виконтессы руками, осыпал его поцелуями и приговаривал: «Все будет хорошо, желаннейшая из женщин!» Первый безудержный всплеск эмоций стих, и Сабина, увернувшись от ласк, усадила его рядом с собой на сундуке: