Вернуться и Вернуть

– Это не глупость, драгоценная! Я ни разу не обращался к тебе с просьбой. Ни разу – ради себя. Но ради нее… Ради нее встану на колени, если потребуется.

– Мне не нужны жертвы. А тебе следует отдохнуть… Отпусти несчастную девочку. Позволь ей почить в мире и спокойствии: она это заслужила.

– Она заслужила жизнь! Новую и лучше той, что у нее отняли… Вы же и отняли, отправив ее со мной! Вы подписали ей смертный приговор… – в голосе воина появляются огоньки прозрения. – Вы…

В разговор вступает последний из троицы, презрительно бросая:

– Хватит потакать этому уроду! Он никогда не научится пользоваться Весами… Я не намерен больше терпеть, драгоценные: его следует запереть и выбросить ключ как можно дальше. Да, какое-то время он был полезен, но взгляните, что с ним сделало мнимое Могущество? Он просто сошел с ума!

– Мнимое? – рот воина кривится. – Мнимое? Оно… Оно беспредельно, в отличие от твоего!

– Беспредельно?! Сейчас ты узнаешь, кому какие пределы установлены! – латник одним текучим движением обнажает меч и оказывается в шаге от своего обидчика. А тот… Даже не двигается с места. Только по усталому лицу мимолетно скользнуло нечто, похожее на сожаление, быстро сменившееся скорбной решимостью.

Серебряная молния клинка обрушивается на воина. Падает небрежно и неотвратимо, но… В нескольких волосках от цели встречает на своем пути непроходимую преграду, и лезвие, словно завязнув в воздухе, начинает… рассыпаться прахом. Менее чем через вдох, от полосы стали остаются лишь тусклые блестки, медленно оседающие на пол. Оружие уничтожено. Но поединок еще не закончен: Разрушение движется дальше, пожирая плоть, прячущуюся под латами. Да и сами латы – тоже.

Нечеловеческий крик, улетевший к сводам зала – все, что осталось. Крик и горсточка пепла на мраморных плитах. Горсточка белого пепла, которую воин насмешливо растирает ногой.

Оставшиеся в живых молчат. Наверное, потому, что стали свидетелями события, по определению невозможного. Чем иначе объяснить страх, туманом растекающийся от них по залу?

– Кто еще сомневается в моем Могуществе? – вопрошает воин. Не злорадствуя, не смеясь, не угрожая. Спокойно и печально.

– Ты понимаешь, что сделал? – голос женщины остается ровным, но теперь его сухость ощутимо горчит.

– Понимаю.

– Ты убил…

– И должен буду умереть? Знаю. Но прежде… Я хочу убедиться, что ОНА будет жить.

Минута тягостного молчания.

– Хорошо. Мы сделаем то, о чем ты просишь. Хотя наш Дар не принесет счастья никому из вас. Потому, что потребует оплаты.

– Мне не нужно счастье, драгоценная, а с оплатой… Как-нибудь справлюсь. Мне нужна справедливость. Девочка слишком ценна, чтобы меркнуть в Забвении. Сила ее духа больше, чем все мои заслуги, и уже за одно это она достойна лучшей участи, чем быть навечно похороненной в памяти Мира.

– Мы выполним твою просьбу, – кивает мужчина. – Ты увидишь, как она родится вновь, но на следующее утро… Ты умрешь от ее ласки.

– Вы хотите… – голос воина срывается.

– Мы вложим ее душу в сталь клинка, от которого ты примешь смерть.

– Нет… Вы не можете… Вы не должны ТАК с ней поступать! – даже не крик, а стон.

– Такова цена, которую заплатите вы оба. Ты можешь отказаться и оставить все, как есть.

– Но тогда она… умрет?

– Разумеется.

Долгих раздумий не было. Темные глаза сверкнули в последний раз и потухли.

– Делайте, что должно…

– Нет, это неправильно! Это жестоко! Не смейте!

– Ты о чем? – муть, клубящаяся перед глазами, лениво исчезает, позволяя увидеть обеспокоенное лицо Мэя.

– Я?… Почему ты здесь? И зачем…

– Я пришел сказать тебе «до свидания». Забыл? И что ты шептал?

– Шептал? – а мне-то казалось, кричу во весь голос.

– Да. Просил кого-то «не сметь». Тебе что-то привиделось?

– Можно сказать и так. Я… сколько времени прошло?

– Времени? Да нисколько!

– Нисколько… – куда, в какой из потайных карманов Времени упало мое сознание? И как сумело вернуться? – Наверное… Нет, все в порядке.

– Точно? – лиловые глаза мне не верят. Ни капельки.

– В порядке, в порядке! Я просто устал. Плохо спал прошлой ночью, вот и…

– А по-моему, ты врешь. Но, пожалуй, не буду просить ни о чем рассказывать, – делает уступку эльф. – Кажется, тебе нужно побыть одному?

– Да. Нужно. Извини, что выставляю тебя из дома…

– И вовсе не выставляешь! Я сам ухожу. Но! – многозначительно поднятый вверх палец. – Ты дал Обещание. И я прослежу, чтобы оно исполнилось!

Мэй как никогда торжественен и трогателен в своем стремлении… Каком? Осчастливить меня, конечно же. Уж что-что, а эту дурацкую тягу, сияющую в чужом взгляде, я всегда смогу распознать. Потому что сам болен той же болезнью. И тяжело болен: хочу, чтобы все вокруг были… нет, не такими же счастливыми, как я, а гораздо счастливее. Хочу и добиваюсь этого. Всеми доступными способами.

– До встречи! – приказал эльф, закрывая за собой дверь.

– До встречи, – шепнул я схлопнувшимся створкам.

Так вот что за Джерона имела в виду тогда Мин…

Он был таким же, как я?