Вернуться и вернуть

— Не то, что чувствую? Хочешь знать, что я чувствую? Изволь!

И на одно-единственное мгновение я позволяю слегка ослабнуть цепям, в которые сам себя заковал.

Для меня не изменилось ничего, разве что дневной свет за окном показался чуть серее, чем был. А вот Мэй…

Со сдавленным криком эльф отпрянул в сторону, не удержался на ногах, упал на пол, отполз к стене и, уткнувшись лицом в угол, обхватил себя руками за плечи. Неужели всё настолько страшно? Кто бы мог подумать…

— Мэй… Прости ещё раз. Я не сдержался.

Как будто это можно простить… Нельзя. Лично я возненавидел бы человека, который бы так со мной поступил. Собственно говоря, и ненавижу. Самого себя. Но ведь это не повод делиться своей ненавистью с окружающими, как вы считаете?

— Мэй… — Я встал с кровати и подошёл к испуганно скорчившейся фигурке. — Пожалуйста, не надо… Я неудачно пошутил… Извини.

— Разве это шутка? — Голос эльфа дрожит, но не от страха, а от… Он плачет? Уж не надо мной ли?

— Конечно, шутка! Глупая. Грубая. Я не должен был…

— Ты не должен был запирать ЭТО в себе! — По наконец-то отвернувшемуся от стены лицу бегут целые реки слёз.

— Но если бы я не «запирал», как ты говоришь… Страдали бы те, кто находится рядом.

— Предпочитаешь гибнуть один?

— Гибнуть?

— ЭТО сожрёт тебя когда-нибудь, разве ты не понимаешь? — Лиловые глаза смотрят с неистовой мольбой. Чего ты добиваешься, lohassy?

— Ну и пусть, — пожимаю плечами. — Я не буду грустить по этому поводу.

— Так не должно быть!

— Почему?

— Потому что… Никто не должен быть один!

Простая истина. Очень простая. Самая первая, которую я понял по-настоящему. И самая последняя из тех, которые найдут воплощение в моей жизни. Как больно…

— Я не один, Мэй. Со мной всегда…

Обрываю фразу на полуслове, но не потому, что не могу придумать продолжение. Оно известно, однако юному эльфу вовсе не нужно слышать, с кем я провожу каждую из отмеренных мне минут. И — если это будет зависеть от меня — Мэй никогда не узнает, на кого похожа дама, с которой я обвенчан с первой минуты своего существования.

— Кто? — Он всё-таки спрашивает.

— Тебе ещё рано об этом знать! — Щёлкаю согнутым пальцем по слегка покрасневшему от рыданий носу. — Вот когда вырастешь…

— Ты всё равно не расскажешь. Тихий вздох.

— Почему же? Расскажу. Сначала вырасти! И будь любезен умыться: негоже показывать хозяйкам зарёванное лицо!

* * *

Муторно. Так муторно на душе, что к завтраку я не стал спускаться. Потом, дождавшись, когда кухня освободится, затолкал в себя пару ломтей ветчины, взял кружку с молоком и почти крадучись вернулся в комнату.

«Никто не должен быть один…» Знаю. Но ко мне это не относится. Я не могу быть с кем-то, потому что… Если даже Мэй, который хорошо знаком с верхним слоем моих чувств, ужаснулся, заглянув чуть глубже… Кому я могу показать без прикрас то, что находится внутри меня? Если там вообще что-то есть.

«Опять рефлексируешь?»

Нельзя?

«Можно… Только бессмысленно…»

Почему?

«Анализ полезен только в том случае, если может повлечь за собой действия, качественно меняющие ситуацию… А в твоём случае…» — вещает Мантия лекторским тоном.

Можешь не продолжать. Я гад, точно?

«В какой-то мере все твои родственники гады… А кровь не вода…» Глубокомысленное и очень правильное замечание.

Я не это имел в виду! Я поступил дурно.

«Разве?.. Не заметила…»

Мне не следовало открывать Мэю даже малую часть…

«Позволь напомнить: эльфы — всего лишь одно из вассальных племён, а сюзерен не должен искать оправданий своим поступкам…»

Я не принимал Клятву. И не давал её. Правда…

«Ты — нет… Твоя сестра — да…»

Она просила не делать им…

«Больно?.. Ты и не сделал… Ты возишься с ними как с беспомощными младенцами, хотя следовало бы взяться за розги, и уже давно!»

Ты так думаешь?

«Ох… Чем на сей раз вызвана твоя тоска?.. Опять уверился в том, что мир так же плох, как и твои представления о нём?»

Вовсе нет. Лаймар…

«Что — Лаймар? Ещё один себялюбивый мерзавец, не более!» Мантия слегка злится.

Он не такой уж мерзавец.

«Все люди мерзавцы… Только некоторые успешно это скрывают даже от самих себя…»

И я — тоже?

«Причисляешь себя к людям? Смело!»

Я не об этом! В его поступках нет ничего такого, за что он заслуживал бы смерти. По-настоящему заслуживал бы.

«Разумеется… Хотя любая жизнь заслуживает смерти… Фактом своего существования…»

Не углубляйся в теорию познания! Я не расположен…

«Искать равновесие в собственной душе? Вижу… Ты слишком близко подпустил чужие переживания… Сосредоточься на своих, мой милый… Не нужно жалеть мир, если он не жалеет тебя…» — мягкое наставление.

Не нужно жалеть? Скажи ещё: нужно поставить на колени!

«Этот вариант не так уж смешон… И не так невыполним, как тебе мнится… Вопрос только в том, желаешь ли ты смотреть в глаза или удовольствуешься затылком?»

Поганка!

«Не знаешь, как ответить, и опускаешься до грубости? Как не стыдно! С твоими-то знаниями — и не подобрать тончайшую остроту, чтобы раз и навсегда заткнуть мне рот?» Это даже не издёвка, а приглашение к бою.

У тебя и рта-то нет!