Вернуться из смерти

  Амори не торопился. Хотя жжение между ног стало нешуточным, и отвердевшее мужское достоинство распирало штаны, король сдерживал свой пыл. Можно повалить хорошенькую невольницу на стол, задрать юбку и войти прямо сейчас. Даже её брат вынужден будет смириться: с королём не спорят. Но Амори жил на свете не первый день и знал: это - лишь бледная тень настоящего удовольствия. Конечно, если надо унизить женщину, можно и так. Но Бартейла ничего плохого не сделала. Значит, надо доставить удовольствие и ей.

  - Королевой ты, конечно, не станешь, - неторопливо произнёс Амори, второй рукой накрывая девичью ладонь. Тёплые пальчики сколенки, касаясь руки короля, действовали не хуже любовных настоек из тех, которые, впрочем, безуспешно, глушил Кард. - Но никто не осмелится обидеть тех, кому покровительствую я. И твоему ребёнку будет нечего опасаться. И ничего не бойся: я своих не бросаю.

  - А... королева?

  - Королева поймёт. Должна понять.

  В первый момент Бартейла вздрогнула от прикосновения. Но с каждым разом касания становились всё более настойчивыми, и тело, помимо разума и воли хозяйки, начало отвечать соблазнителю взаимности. В свои сорок с небольшим лет Амори прекрасно уяснил истину: доставь женщине истинное удовольствие - и в ответ получишь не меньше приятного. Даже те, кто изначально были против соития, будь то мужчина или женщина, частенько кончают бурной ночью любви. И Амори был решительно настроен своё получить.

  С каждым прикосновением Бартейла чувствовала, как по телу волнами растекается сладкий жар. Казалось, юное и ладное тело вышло из повиновения хозяйки. Помимо воли руки девушки принялись поглаживать голову короля, они скользили по спадающей на грудь пышной бороде и легко проникали под вышитую золотыми нитками королевскую рубаху. Невзирая на частые дожди, последние дни погода стояла жаркая, и ничего, кроме рубахи, на короле Алкском не было. Доспехи? Да зачем они, в сердце-то своей страны?

  Тем временем Амори расстегнул деревянные пуговки, и солнечные лучи, упавшие в раскрытое окно, высветили два матово-белых холмика девичьей груди с оттопыренными, затвердевшими вишенками сосков. Язык короля тут же заскользил по ним, спускаясь в аккуратную ложбинку между грудей, и Бартейла часто задышала, чувствуя, как внизу живота становится влажно и горячо. Ротик приоткрылся, розовый влажный язык заскользил по губам, и король, оторвавшись от грудей, впился в её губы жадным поцелуем. Его язык проскользнул между губ и зубов и принялся играть с её язычком. Руки Амори проникли под юбку и в зарослях мягких волосков нащупали заветное отверстие. Кончики пальцев Амори проникли внутрь, легли на заветный бугорок и ритмично задвигались. Бартейла застонала от удовольствия, но рот был занят поцелуем, и стон превратился в невнятное мычание.

  Амори оборвал поцелуй, когда Бартейла начала задыхаться.

  - Далеко у вас кровать?

  - В той комнате, где Барген, господин, - растерянно произнесла девушка. В голове билась мысль, что, ублажая короля, она предаёт мастера Михалиса. Но мастер Михалис умер, и защитить его сына некому. Барген? Но кто брат, а кто Амори? Прогневать сейчас короля - значит погубить сына Михалиса. А король действительно может оградить от всех бед. Барген и сам хотел пристроить её во дворец. Вот и возможность...

  Но не доводы рассудка оказались главным. Молодое, полное сил и жизни тело требовало своего. "А ведь это будет ещё и приятно, - подумала Бартейла, когда её рука скользнула по кожаным штанам Амори, под которыми чувствовался твёрдый и горячий детородный жезл. - Ведь я же не была законной женой. Значит, и теперь - не вдова, а лишь невольница. Да любой жрец скажет, что долг невольницы - повиноваться господину!" Потом не стало и этих мыслей, юная женщина позволила себе раствориться в океане страсти.

  - Тогда я овладею тобой прямо на столе, - нимало не смутился король, укладывая девушку на нагретое солнцем дерево. Руки девушки расстегнули штаны, и её восхищённому взгляду предстало длинное и толстое, багровое от прилившей крови копьё короля.