Вернуться к тебе

Я пытаюсь бежать еще медленнее. Легкие кажутся мне безнадежно маленькими. Ноги становятся как деревянные.

В конце концов я перехожу на шаг.

Уже ночь. Совершенно темно. Впереди меня лежит участок тихой, малолюдной дороги. Мне не хватает моей музыки. Если бы я не был воспитан на жутких историях о том, какая страшная участь может постигнуть хитч-хайкера, я бы точно поднял вверх большой палец.

Через некоторое время на моем пути попадается одноэтажный торговый центр. Я его заметил, когда бежал от мотеля, — тогда он был на другой стороне улицы. И теперь я замечаю, что между магазином подарков «Hallmark» и отделом аквариумных товаров примостился китайский ресторанчик, небольшой и ярко освещенный.

Пахнет знакомо. Я точно не знаю, где именно нахожусь, но этот ресторан почти точная копия нашего «Голодного льва». Похоже, подобное заведение обязательно найдется в любом американском городке. Наверное, потому Дов так обожает туда ходить. «Голодный лев» напоминает ему о похожей забегаловке в Тель-Авиве.

Но при мне ничего нет ни наличных, ни бумажника, ни мобильника.

И все же я иду к двери ресторана. К перевернутым вверх тормашкам тушкам уток в витринах и запаху прогорклого жира, который давно пора заменить. К запотевшим окнам.

Ресторан заполнен наполовину, и большинство из присутствующих составляют многочисленные китайские семьи, а я знаю, что это знак качества ресторана. Есть там и другие посетители. Два-три парня студенческого возраста. Седая женщина, а с ней мужчина, еще более седой.

А в самой глубине зала, один за столиком с двумя опустевшими бутылки китайского пива, сидит парень, голова которого обрита почти налысо.

Глава тринадцатая

Я веду себя как мастер-джедай. Останавливаюсь позади стула и не делаю ничего — только пытаюсь силой мысли заставить брата обернуться и увидеть меня.

И конечно же он не шевелится.

Вот этого я понять не могу.

Как Боаз может не чувствовать, что я стою здесь? Как он может не знать, что я тут, совсем рядом, позади него? Теперь, после того как я одолел столько миль?

Я боюсь испугать брата или застигнуть врасплох. Боюсь произнести его имя. Поэтому я молча стою позади него и жду.

Но он не оборачивается. Сосредоточенно поедает ужин, старательно разделенный на части.

Рис. Лапша. Кусок курицы.

Напротив Боаза стоит пустой стул. Я делаю пару шагов и сажусь на него. Я стараюсь понять реакцию брата. В эти мгновения волнение мое настолько сильно, что затмевает здравомыслие. Я — здравомыслящий — понимаю, что, если бы у меня был шанс продумать хорошенько всю ситуацию, я бы смог предугадать реакцию Боаза, а реакция, ясное дело, просто никакая.

Он медленно поднимает голову. Встречается со мной взглядом. И возвращается к еде.

— Хай!

Ничего тупее сказать нельзя.

Такое пустяковое слово. Три буквы, один слог — по большому счету, это даже и не слово вообще. Но я не нахожу другого.

— Хай, — произносит Боаз и придвигает к себе небольшую мисочку с супом вонтон[26], подносит ее к губам и пьет бульон.

Я чувствую, как щиплет глаза от слез, а вот как раз это мне сейчас меньше всего нужно. Просто я чертовски устал. Так устал, так жутко устал… Но все равно. Это непростительно. Я с трудом сглатываю сдавивший горло ком. Глаза перестает щипать.

— Я тебя искал, — тихо говорю я.

Боаз пожимает плечами:

— Ну вот, нашел.

— Ага. Я нашел тебя в Нью-Джерси.

— Ну да. В Нью-Джерси.

Я встаю. Наклоняюсь почти к самому лицу брата и прочищаю осипшее горло.

Глаза снова щиплет. Я прикусываю щеку изнутри.

— Ты, — говорю я, — скотина.

Мой стул переворачивается и падает с оглушительным стуком. Мне хочется, вторя этому звуку, театрально выбежать из ресторана, но вместо этого подошвы моих кроссовок еле слышно поскрипывают, касаясь линолеумного пола.

Оказавшись снаружи, я начинаю расхаживать по автостоянке.

Позволяю себе проронить несколько слез.

Разговариваю сам с собой. По большей части это междометия, приправленные вопросами типа «Почему?».

А еще «Что я здесь делаю?».

И «Чего я ожидал?».

В общем, такая вот прописная экзистенциальная фигня.

Я сажусь на бордюр тротуара. Вытираю лицо рукавом футболки. Утыкаюсь носом в колени и несколько раз глубоко вдыхаю.

Жду. Что по-настоящему глупо.

Потому что брат за мной не пойдет. Можно не сомневаться.

Потому что правда в том, что я — тот парень, который вечно сидит на краю тротуара. Или на полу в своей комнате. Да везде! Я — тот, кто ждет чего-то, что никогда не происходит.

Проходит несколько минут. Я продолжаю ждать. Мое дыхание постепенно замедляется. Плачу я не так уж долго. Но в жизни я плакал немало, поэтому знаю, что щеки мои покрылись красными пятнами. Я выжидаю какое-то время, чтобы лицо пришло в порядок, встаю и возвращаюсь в ресторан.

Боаз — там, где сидел. Он даже упавший стул с пола не поднял. Я подхожу, поднимаю стул и снова сажусь.

Я смотрю на брата и говорю:

— Я здесь.

— Я вижу, — бурчит Боаз.

— Я никуда не уйду.

— Ладно…

— Я говорю не про то, что не уйду из этого ресторана. Я имею в виду: я здесь. Я имею в виду: я пойду с тобой, куда бы ты ни шел, что бы ты ни делал.